Нейл Оливер - Повелитель теней
То, что его отец охотно одобрил их помолвку, удивило его больше всего. После несчастного случая, произошедшего с ним, принцем, он почти не показывался на людях. Его исчезновение из придворной жизни, похоже, было одобрено императором, и поэтому, когда Константин заявил о своем намерении жениться на Ямине, он ожидал, что император по меньшей мере ахнет.
Бракосочетание как бы поставит принца в центр сцены: оно снова привлечет к нему всеобщее внимание. Поэтому он думал, что со стороны Его Величества можно ожидать если не открытого неодобрения, то во всяком случае настороженного отношения, но император поначалу всего лишь выразил удивление, а затем искренне поддержал эту идею.
На губы Ямины вернулась улыбка, сменив собой хмурое выражение на ее лице, – как будто после дождя на небе начало светить солнце. Впрочем, грозовые тучи на этом небе еще оставались. Она легла на кровать и, неожиданно почувствовав себя уставшей, свернулась рядом с ним, как кошка. Положив голову ему на колени, она своим тонким пальцем три раза стукнула по его бедру.
– Расскажи мне какую-нибудь историю, – попросила она. – В качестве компенсации за твой глупый вопрос.
Константин увидел, как кончик ее пальца вдавливается в исхудавшую плоть его парализованной ноги, но не почувствовал этого, а когда она положила свою руку на его ногу, он лишь едва-едва различил теплоту этой руки. Тем не менее он все же ощутил вес ее головы на своих коленях и закрыл глаза, оттого что сердце забилось быстрее. Между его ног внезапно возникло ощущение напряженности и кое-какой потребности, и он едва не застонал, но сумел сдержаться.
Несколько мгновений спустя Константин снова открыл глаза и потянулся руками куда-то за голову. Левой рукой он нащупал свисающие веревочки, каждая из которых была привязана к тому или иному из множества маленьких шкивов и грузов, размещенных над кроватью. Он стал за что-то тихонечко дергать и что-то выравнивать, пока тяжелые шторы и жалюзи не расположились нужным ему образом перед высокими окнами, в результате чего в комнате стало довольно темно. Теперь лишь одна полоска солнечного света проникала в комнату, попадая на вершину деревянного шкафа, стоящего возле кровати. На этом шкафу находился диск из полированной бронзы. Его диаметр составлял четыре дюйма, и он был прикручен к подставке маленькими латунными винтиками. Дергая за определенные веревочки и перекручивая их, принц заставлял этот диск поворачиваться вверх-вниз и вправо-влево, словно выискивающий что-то глаз.
Константин натренированной рукой подергал и покрутил веревочки, пока луч света – тоньше, чем запястье Ямины, – не был пойман бронзовым диском и отражен в потолок. Тотчас же нарисованное небо осветилось так ярко, как в полдень. Это был эффект, который Ямине никогда не надоедал: ей нравилось лежать в полумраке возле кончика перевернутого конуса света, летающие пылинки внутри которого поблескивали, как звезды в небесах.
Из ящика шкафа Константин достал несколько выкрашенных в черный цвет стержней, к концу которых были прикреплены те или иные искусно вырезанные плоские черные фигурки. Среди них имелись императоры и императрицы, цари и царицы, короли и королевы, принцы и принцессы, конные и пешие воины (и одиночные, и выстроенные в шеренги), луна и звезды, башни и крепостные стены, молнии и тучи – в общем, все то, что могло иметь место в его рассказах.
Ямина издала радостный возглас, и, к ее удовольствию, принц начал свой рассказ так, как он начинал всегда:
– Что-то из этого наверняка является правдой, а что-то вполне может быть и вымыслом, но это все, что мне известно…
Он стал размещать первые из фигурок в луче света так, чтобы они отбрасывали свои тени на голубое небо или же перемещались туда-сюда перед нарисованным солнцем с его огненными завитками. Воины наступали и бросались в бой, сражались и погибали, одерживали победу или отступали; лошади скакали то рысью, то галопом; императоры брали себе в жены знатных дам и делали их императрицами, как того требовали правила, а затем заводили себе любовниц, тогда как императрицы тоже подыскивали себе любовников; крепости возводились и разрушались до основания; солнце всходило и садилось; луна то появлялась на небе, то исчезала, а звезды сияли и тускнели – и из-за всего этого проливалось много слез.
– «Пусть тот, кому я мил, пойдет за мной», – проревел Мехмед, султан и повелитель всех турок, – сказал Константин, и Ямина, вскрикнув, спрятала лицо в ладони. – Он стремительно вышел из своей спальни, сбрасывая на ходу свое одеяние из небесно-голубого шелка, отороченное белым мехом песца. Придворные бросились врассыпную, как перепуганные птицы.
Тени снова заплясали по нарисованному небу. Принц и принцесса – искалеченный юноша и девушка, которая волею судьбы сделала его калекой, – лежали вместе в круглой спальне во дворце в огромном городе. Он отправлял свои рассказы высоко в небо, чтобы они летали там так, как летал он сам в своих снах, да и она тоже, словно ангел, могла летать столько, сколько длился тот или иной рассказ.
Иногда действующие персонажи казались всего лишь тенями, но чаще всего, когда тепло его тела и мягкость голоса совместными усилиями завлекали ее в промежуток между бодрствованием и сном, они как бы становились живыми. В таких случаях фигурки наполнялись цветом, трансформировались в плоть и кровь и воспринимались уже как те настоящие мужчины и женщины, которых они изображали.
– «Пусть тот, кому я мил, пойдет за мной!» – повторил Константин, едва не переходя на крик. Тень султана зашагала туда-сюда, и в ответ на его призыв к нему заспешили люди с суровыми лицами. Они выбегали из всех дверей дворца и толпились рядом с ним. В правой руке Мехмед сжимал письмо. Он сжимал его так крепко, что его костяшки пальцев стали белыми. Бедняга, который принес ему это письмо, стоял на коленях в спальне султана, прижавшись лбом к полу и закрыв глаза. Как и все остальные, он не имел ни малейшего понятия о том, какое он принес известие. Его губы беззвучно шевелились: он молился, чтобы это известие не стоило ему жизни. Только когда крики и топот почти стихли, он отважился бросить взгляд сначала налево, а затем направо.
Константин подергал тень гонца из стороны в сторону. Это были изящным образом преувеличенные движения, которые всегда заставляли Ямину хихикать.
– Довольный тем, что остался один, он также отважился глубоко и горестно вздохнуть. – Константин изобразил этот глубокий и горестный вздох, и Ямина захихикала еще громче.
Затем он лег на бок, все еще не распрямляя рук, ног и туловища, и стал поворачивать маленькую фигурку, сделанную из плотной бумаги. Он делал это до тех пор, пока силуэт гонца не сократился до черной линии возле кровати с пологом на четырех столбиках, являющейся сейчас единственным видимым предметом на фоне неба.
