Хайнц Конзалик - Смерть и любовь в Гонконге
Откуда ни возьмись рядом с Чинем оказался какой-то пьяный, молодой крепкий парень, И он не обошел стороной, а попер прямо на него. И хотя Чиня, который весил пудов десять, не так-то просто было бы сдвинуть с места, от этого столкновения он пошатнулся, а когда пьяный навалился на него всем телом, чуть не упал в подъезд дома, мимо которого как раз проходил. Чинь даже не успел толком осознать, что его не просто толкнули, что он получил два удара под дых. Удары эти оказались настолько сильными, что Чинь даже задохнулся и не смог закричать. После удара в голову у него подкосились ноги, но его тут же подхватили под руки и потащили дальше в глубь подъезда, и прежде чем Чинь вдохнул воздух, он ощутил, как рот и нос ему закрыли какой-то влажной тряпкой с запахом куда более сладким, чем его духи.
«Хлороформ! – пронзила его мысль. – Меня похищают! На помощь! На помощь!» Но крик этот прозвучал лишь в его подсознании. Три вдоха – и Чинь рухнул на кафельный пол подъезда.
Двадцать минут спустя четверо молодых людей толкали перед собой тяжело груженную повозку с овощами через площадь гавани по направлению к набережной. Потом все вместе сняли с нее большой мешок и с помощью двух канатов, между которыми была закреплена поперечная доска – на нее-то и положили мешок, – спустили его в сампан с корзинами поджаренных крабов и креветок.
Приняв груз на борт, гребцы освободили доску от канатов, сели на весла, и сампан взял курс на Яу Ма-теи. Оказавшись вне видимости с набережной, гребцы развязали мешок, и оттуда показалась голова Чиня. Как только тот делал глубокий вдох и пытался открыть глаза, ему подносили под нос влажный ватный тампон. И Чинь снова впадал в забытье. Однако наркоз давался настолько осторожно, что навредить ему не мог.
Мэй, просидев еще с полчаса за столиком, поднялся и вынул из петлицы пиджака белую орхидею. Воткнув ее в лакированные волосы черного парика Ио, он положил руку ей на плечо:
– Я родился вновь! – сказал он. – Помнишь, я тебе обещал?
– Родился вновь? Я вижу перед собой старого, толстого мужчину, а не новорожденного!
– Да, но с обновленной душой, Ио!
– В чем это выражается? Или выразится?
– Это будет ужасно, Ио. Жутко! Страшно! Чудовищно! Но ты ничего такого не заметишь, Ио. Ты – нет! Поцелуй меня!
– Что-что? – Мадам Ио так и окаменела на своем троне.
– Поцелуй меня!
– Рехнулся, Мэй?
– Черт побери! Тогда я тебя поцелую! Я ведь переступаю порог нового для меня мира…
– Ты, видно, перебрал сегодня, Мэй!
– Да я трезвее травы. Таким трезвым меня лет двадцать не видели, правда. Хоть и выпил капельку… Поцелуй меня!
– Ты безумен, Мэй! – Мадам Ио, на голову выше Мэя, нагнулась и прижала ко рту Мэя свои увядшие, в морщинках, губы. Поцелуй вышел липким: чересчур толстый слой помады лежал на ее губах. И с малиновым привкусом…
Когда Ио вновь водрузилась на троне с прямой, как у прима-балерины, спиной, Мэй провел ладонью по лбу и посмотрел на нее долгим взглядом.
– Известно тебе, что такое месть?
– Да, и если мой поцелуй вызовет у тебя улыбку, ты в этом убедишься.
– Счастливы несведущие, Ио! Но ты в любом случае была моей Прозерпиной… – Он повернулся и неторопливо направился к выходу.
– Послушай, Мэй, это случайно не ругательство?
Он оглянулся, покачал головой и тихонько затворил за собой дверь. Неподалеку Мэй увидел трех водных жителей, которые ему кивали, широко улыбаясь и потирая руки.
Удалось! Чинь Хаочжи ступил на путь, который не приведет его обратно. Доктор Мэй распахнул пиджак, расстегнул рубашку, чтобы прохладный ветер с моря обдувал его обнаженную грудь. И хотя ветер приятно охлаждал, у Мэя было такое ощущение, будто внутри у него горит огромный факел.
Сампан с Чинем в джутовом мешке направился вовсе не в город джонок Яу Ма-теи, а, взятый на буксир средних размеров моторной лодкой, оставил за кормой Гавань Тайфунов. Затем моторка вышла в море, по направлению к острову Стонекаттер, и замедлила ход миль через пять вблизи большого морского парома, который обычно перевозил китайцев из Коулуна на острова Стонекаттер и Циньи. Капитана парома звали Кун Лундзы. По его приказу спустили металлический трос с крюком, подцепили джутовый мешок и быстро подняли его наверх.
Чиня вытащили из мешка, связали руки и ноги и потащили в большое крытое помещение, предназначавшееся днем для пассажиров, направлявшихся с одного острова на другой. Или на полуостров.
Кун Лундзы, не получивший пока никаких указаний, не смог все же отказать себе в удовольствии дать Чиню крепкого тумака в бок. И обрадовался, когда тот застонал.
Через несколько минут Чинь открыл глаза. Его взгляд остановился на Куне – и он оцепенел от ужаса. Челюсть его отвисла, он задрожал всем телом. Кун наклонился над ним: глаза одного впились в глаза другого со столь близкого расстояния, что, казалось, могли слиться.
– Вот ты, значит, какой, – страшным голосом проговорил Кун. – Это из-за тебя я потерял дочь. Неожиданно он потерял самообладание и разрыдался.
Чинь Хаочжи втянул голову в жирные плечи и быстро отвернулся. У него был взгляд загнанной крысы: есть ли еще дыра, в которую я могу юркнуть, спасти свою шкуру? Чинь искал спасения, но вскоре убедился, сколь ничтожны его надежды. Он лежал на палубе, связанный по рукам и ногам, в окружении не менее десяти мужчин. Берег наверняка далеко. Они в открытом море. Единственный шанс – предстоящий разговор. Можно будет что-то предложить, поторговаться, попытаться столкнуть этих людей лбами. Или купить себе жизнь – любой ценой.
После действия хлороформа у него болезненно сжимался желудок, его тошнило. Приподняв голову, он умоляюще взглянул на Кун Лундзы.
– Пожалуйста, немного воды, – слабым голосом проговорил он.
– Подохни! – рявкнул в ответ Кун.
– Мне плохо…
– Еще не то будет.
Чинь закрыл глаза. «Спокойствие! – приказал он себе. – Полное спокойствие! Этим нужны только деньги. Сколько раз я представлял себе нечто подобное. Пообещаю им все, что потребуют. Пусть получат свои миллионы. Но потом я устрою на них облаву. Не нашей вшивой полицией, моими командос. Называйте любую сумму – я подпишу чек!»
– Произошло какое-то недоразумение, – проговорил Чинь, сделав несколько глубоких вдохов. От свежего морского воздуха ощущение тошноты постепенно оставило его. – Вы меня приняли за другого.
– Это вряд ли! – Кун разглядывал лежавшую перед ним тушу как омерзительную, расплывшуюся медузу. – Если досточтимый господин Мэй указал на тебя, значит, ты тот, кто нам нужен.
– Я – Чинь Хаочжи! – громко проговорил Чинь. Кун рассмеялся и ударил его носком ботинка в бок.
