Джек Лондон - День пламенеет
Вернувшись, она улыбнулась ему и снова взялась за шитье. Его взгляд скользил с ловких рук вниз к бронзовым туфелькам и обратно, и он мысленно клялся, что на свете чертовски мало стенографисток, похожих на нее. Должно быть, это объясняется тем, что она происходит из хорошей семьи и получила хорошее воспитание. Иначе ничем не объяснишь ни этих комнат, ни ее платьев и манеры их носить.
— Эти десять минут летят, — намекнул он.
— Я не могу выйти за вас замуж, — сказала она.
— Вы меня не любите?
Она покачала головой.
— Я вам нравлюсь — чуть-чуть, самую малость?
На этот раз она кивнула головой, и в то же время легкая улыбка скользнула по ее губам. Но в этой улыбке не было презрения. Юмористическая сторона дела редко от нее ускользала.
— Ну, это уже кое-что, — заявил он. — Нужно положить начало, чтобы трогаться дальше. Вы мне тоже раньше только нравились, а посмотрите, во что это выросло. Помните, вы говорили, что вам не нравится мой образ жизни. Так вот, я его здорово изменил. Я уже не играю, как бывало прежде. Я затеял дело, какое вы называете полезным, выращиваю две минуты там, где росла одна, и триста тысяч человек, где раньше было только сто тысяч. А на будущий год в это время вы увидите на холмах два миллиона эвкалиптов. Скажите, я вам понравился немножко больше?
Она медленно подняла глаза от своей работы и, глядя на него, ответила:
— Вы мне нравитесь очень, но…
Секунду он ждал, чтобы она окончила фразу, и, не дождавшись, заговорил сам:
— Я совсем не преувеличенного мнения о себе, и это не бахвальство, когда я говорю, что буду хорошим мужем. Вы увидите, я не придира и не выискиваю недостатков. Я могу себе представить, что значит для такой женщины, как вы, независимость. И, став моей женой, вы останетесь независимой. Никаких пут. Вы можете делать все, что вам захочется. А я дам вам все, чего вы только пожелаете…
— Кроме себя самого, — неожиданно, почти резко перебила она.
Пламенный на секунду удивился.
— Насчет этого я не знаю. Я буду прямым, местным и правдивым. Я не умею делить привязанности.
— Я не о том говорю, — сказала она. — Вместо того чтобы отдать себя вашей жене, вы отдались бы этим тремстам тысячам людей в Окленде, вашим городским железным дорогам и водному транспорту, двум миллионам деревьев на холмах — всем вашим делам и всему, что к делу относится.
— Уж я бы следил, чтобы этого не было, — решительно сказал он. — Я был бы в вашем распоряжении…
— Вам так кажется, а на деле все обернулось бы иначе. — Она вдруг стала нервничать. — Мы должны прекратить этот разговор. Похоже, будто мы стараемся заключить сделку. «Сколько вы даете?» — «Я даю столько-то». «Я хочу больше» — и так далее. Вы мне нравитесь, но не настолько, чтобы я вышла за вас замуж, и никогда не понравитесь так, чтобы стать моим мужем.
— Как это вы можете знать? — спросил он.
— Потому что вы мне нравитесь все меньше и меньше.
Пламенный сидел, как громом пораженный. Удар явно отразился на его лице.
— Ох, вы не поняли! — вскричала она, начиная терять самообладание. — Я не то хотела сказать. Вы мне нравитесь, чем лучше я вас узнаю, тем больше вы мне нравитесь, и в то же время, чем больше я вас узнаю, тем меньше хочу выйти за вас замуж.
Эта загадочная фраза окончательно сбила Пламенного с толку.
— Как вы не понимаете? — поспешно продолжала она. — Я скорее могла бы выйти замуж за Элема Харниша, только что приехавшего из Клондайка, когда я увидела его впервые много лет назад, чем за вас, сидящего здесь передо мной.
Он медленно покачал головой.
— Для меня это уже слишком — чем больше вы знаете человека и чем больше он вам нравится, тем меньше вы хотите выйти за него замуж. Близость порождает пренебрежение — должно быть, это вы хотели сказать.
— Нет, нет! — воскликнула она, но прежде чем она смогла продолжать, раздался стук в дверь.
— Десять минут прошли, — сказал Пламенный.
Пока ее не было, его глаза, зоркие и проницательные, как глаза индейца, блуждали по комнате. Преобладало ощущение тепла, уюта и изящества, хотя он и не в силах был его анализировать, его приводила в восторг простота обстановки, — простота, стоящая денег, — решил он; большинство вещей, видимо, осталось Диди еще от отца. Раньше он не сумел бы оценить простого деревянного пола с волчьими шкурами, а ведь эти шкуры наверняка побьют самые лучшие ковры. Он с благоговением уставился на книжный шкаф, где было сотни две книг. Здесь была тайна. Он не мог понять, о чем люди ухитряются столько писать. Писание и чтение были для него совсем не то, что работа: он — по существу своему человек действия — мог понять только созидание реальных вещей.
Его взгляд скользнул со статуэтки Венеры к маленькому чайному столику с его хрупкими и изящными аксессуарами[17], блестящим медным чайником и медной электрической плитой. Электрическая плита была для него предметом знакомым, и он размышлял, не готовит ли она ужин для кого-нибудь из этих молодых студентов, о которых дошли до него слухи. На стене висели две-три акварели, и он решил, что она сама их нарисовала. Были здесь фотографии лошадей и гравюры с картин старых мастеров, на некоторое время его глаза приковало «Погребение Христа». Но все снова и снова он возвращался к Венере на рояле. Его простому уму пограничника казалось странным, что красивая молодая женщина держит в своей собственной комнате такую дерзкую, чтобы не сказать — грешную статуэтку. Но его вера в Диди примирила его с этим. Раз Диди это делает, значит, так оно и должно быть. По-видимому, такие вещи составляют часть культуры. У Ларри Хегэна, в его квартире, заполненной книгами, имелись подобные же статуэтки и фотографии. Но Ларри Хегэн — дело иное. В нем было что-то нездоровое, Пламенный неуклонно ощущал это в его присутствии; тогда как Диди, напротив, всегда казалась такой цветущей и здоровой, словно излучала атмосферу, пропитанную солнцем, ветром и ароматом земли. И, однако, раз такая чистая, здоровая женщина, как она, ставит на своем рояле голых женщин, значит, так оно и должно быть. Диди сделала это правильным. Она все могла сделать для него совершенным. А кроме того, в культуре он ничего не понимал.
Она вернулась, и, пока шла к своему стулу, он любовался ее походкой, а бронзовые туфельки сводили его с ума.
— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, — тотчас же начал он. — Вы ни за кого другого не собираетесь выйти замуж?
Она весело рассмеялась и покачала головой.
— Вам кто-нибудь другой нравится больше, чем я? Например, тот, кто только что вызвал вас по телефону?
