Приют - Алиса Бодлер
– Хорошо… – машинально кивнул Константин, практически не вникая в просьбу. Его мысли были где-то далеко, крутились колесом вокруг осознания того, что он мог совершить фатальную ошибку.
– Не переживай так, – Робби пребывал в абсолютно противоположном расположении духа. – У тебя есть замечательная возможность все исправить.
– Боузи подвержен сильной самостигматизации, – Грэм покачал головой. – Он боится самого слова «шизофрения». Все это время я убеждал его в том, что генетические расстройства не имеют ничего общего с его проблемой. Я просто не представляю, как должен повернуть все в обратную сто-рону.
– Это – самая важная часть нашей беседы, – Миллер потер руки. – Тебе не придется этого делать.
– Но почему?
– Именно из-за того спецпроекта, о котором мы и хотели тебе рассказать, – на улыбке произнес Уокер. – Мы занимаемся разработкой лекарств, которые предполагают полное восстановление нейромедиаторного обмена.[38]
– Разве это вообще возможно? – с сомнением уточнил Константин.
– Наука идет вперед, – Робби усмехнулся. – Сложность заключается лишь в том, что инновационные разработки требуют неизбежной экспериментальной фазы. А в силу того, что процесс изобретения нового лекарства, как это обычно и бывает, не публичен, нам довольно сложно найти желающих принять в нем участие.
– Но как же, – глаза доктора Грэма загорелись. – Это ведь новое слово в психиатрии! Огромное количество пациентов даже в нашей клинике готовы заплатить любые деньги, лишь бы навсегда избавиться от недуга, а не просто достигнуть ремиссии.
– Все дело в той самой стигматизации, о которой ты уже говорил сегодня, – подхватил Уокер. – Для того чтобы принять решение избавиться от болезни, нужно до конца ее признать. Это – самая социально сложная часть…
Константин нахмурился. Он достал свои прямоугольные очки из нагрудного кармана медицинского халата и поспешил водрузить их себе на нос.
– В чем заключается ваша идея?
– Все очень просто, Грэм, – елейно пропел Бланшард. – Ты выстроил исключительное доверие между тобой и Боузи Дугласом, и в рамках его заболевания это очень ценно. Нам думается, что ты бы хотел избавить его от того, что с ним происходит, особенно в столь юном возрасте.
– Безусловно, хотел бы, – решительно кивнул Константин. – Но для попадания в экспериментальную программу наверняка требуется его согласие?
Миллер, Уокер и Бланшард переглянулись.
– Для этого тебе придется сказать ему о реальном диагнозе и дискредитировать весь процесс лечения, что ты вел на протяжении последних двух лет, – пожал плечами Миллер.
– Наверное, это не очень комфортно… – задумчиво проговорил Уокер. – И может иметь вполне конкретные последствия для твоей карьеры.
– Поэтому есть другое решение. – Робби даже слегка закачался на месте от нетерпения, будто бы в такт несуществующей музыке. – Не говорить ему ничего и просто подготовить к выздоровлению, которое, несомненно, наступит, если мы подарим Боузи возможность испытать наше лекарство. Для него это – путь к лучшей жизни! А для нас всех – возможность оставить свой след в науке и выйти на новый уровень.
– Вы хотите, чтобы я его обманывал? Продолжал ему говорить, что все навязчивые образы – лишь следствие стресса и тревоги? – Константин сдвинул брови и понизил голос. – Вы же понимаете, что это нарушение – куда хуже ошибочного диагноза?
– Только не в случае, если в финале, как ты сказал, обмана Боузи Дугласа ждет полная впечатлений и удовольствия новая жизнь, – хихикнул Бланшард. – Дело-то, конечно, твое. Можешь и не соглашаться. Но ты просто не был на месте людей, которые получают тяжелое расстройство в наследство. Мы, конечно, тоже не были, но искренне предполагаем, что единственным желанием в таком состоянии может быть только полное выздоровление.
Доктор Грэм поднялся со своего стула и зашагал вдоль всего пространства переговорной. Он обошел стол, заглянул в окно и завершил свой путь у кулера. Набрав в пластиковый стаканчик ледяной воды, мужчина выпил ее залпом и опустил глаза в пол.
Его коллеги были не совсем правы насчет того, что никто из присутствующих здесь не понимал, что чувствует человек, обреченный на трудности по праву своего рождения. Мать Константина страдала расстройством аутического спектра и всю свою жизнь боролась против сложившихся обстоятельств, отчаянно пытаясь выгрызть свое право на нормальную жизнь. Мистер Грэм-старшийже как раз относился к той категории людей, которая не имела достаточно эмпатии для того, чтобы поставить себя на место больного. Он требовал от своей жены куда больше возможного и, в конце концов не получая этого, топил горе в алкоголе.
Отца доктора Грэма никогда не смущало наличие ребенка в доме. Свое недовольство сложившейся ситуацией он открыто демонстрировал при сыне, заставляя того учиться считывать любые признаки агрессии за версту. Спиртное рождало в алкоголике безумную веру в то, что его кулаки оздоровительны для супруги. А замыкается и отказывается от взаимодействия она не из-за своих когнитивных трудностей, а «из вредности» и «нелюбви».
Мистер Грэм-старший был одержим идеей того, что он может вылечить свою жену перевоспитанием. И в своей уверенности относительно этого вопроса был неумолим.
«Скажи мне, Константин, если ты увидишь, что маме плохо, что ты сделаешь? Что ты скажешь им про своего папу?»
Доктор тряхнул головой.
Хотел ли Константин, чтобы Боузи увидел альтернативный способ существования? Стремления недавно вступившего в практику доктора не заканчивались на истории болезни одного пациента, хоть Дуглас и вправду крайне интересовал его. Что именно в этом парне заставляло Грэма чувствовать такую предвзятость – он понять не мог.
Вероятно, успешное выздоровление Боузи Дугласа стало бы идеальным способом закрыть детский гештальт. И открыло бы возможность к профессиональному развитию без, как считал сам Константин, инфантильной и пагубной привязки к прошлому.
В его мире было место лишь для настоящего. И никак иначе.
– Не стоит так переживать! – Робби подскочил следом за коллегой и, приблизившись к Константину, похлопал его по плечу. – Подготовка к введению лекарства, например, пойдет ему только на пользу.
– В чем она заключается?
– Отменишь ему любое медикаментозное сопровождение. Оставишь только что-то простое… Ну, скажем…
– Риталин! – как-то уж чересчур инициативно влез Уокер. – Ноотропы с его диагнозом – как конфеты. Просто сфокусируется немного и станет поактивнее.
– Точно! – хлопнул в ладони Робби. – Нам нужно еще несколько месяцев, чтобы все подготовить. Все же такое ответственное событие, понимаешь ли.
– К какому классу можно отнести ваш экспериментальный препарат? – тихо уточнил доктор Грэм. – Что произойдет, если он не сработает так, как нужно?
– Да, в сущности, ничего особенного, – махнул рукой Миллер. – Это, гхм,
