Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию
— Нет, синьор, ручаюсь головой. Да вот что: я пойду к дереву, ваш друг пусть идет следом, держа меня под прицелом своего ружья, если он сомневается во мне и боится, что я убегу. Если затем вы, приняв лекарство, все же не выздоровеете к нынешнему же вечеру и не будете в состоянии ехать дальше, то пусть ваш друг меня убьет.
— Хорошо, я тебе верю, — сказал Жюльен отрывисто. — Только поскорее, пожалуйста, а то я уже начинаю чувствовать дурноту.
Метис бросился к дереву и в одну минуту влез на него с проворством обезьяны.
Во время этого короткого разговора, оглушенный несчастьем Жак, не слыша сабельного удара, открыл глаза, но по-прежнему пребывал в каком-то оцепенении.
Затем он начал постепенно вникать в смысл слов метиса и наконец все понял.
Возродившаяся надежда вернула его к жизни. Жак приободрился и даже сам стал поддерживать друга, бормоча какие-то бессвязные утешительные слова.
Жюльен, хранящий по-прежнему хладнокровное спокойствие, как ни в чем не бывало следил за симптомами заражения, которые проявлялись все явственнее и явственнее.
Его распухший палец сделался сине-багровым.
— Теперь уж и поздно отрезать его, — сказал он. — Онемение распространяется на сустав, и вся рука уже начинает менять цвет.
— Что, тебе очень больно? — с тревогою спросил Жак.
— Нет, не очень. Только я чувствую головокружение и тошноту, но это пустяки.
— А проводник наш все не возвращается!
— Возвращается, синьоры, возвращается! — раздался вдруг радостный голос запыхавшегося проводника.
Метис примчался во всю прыть, неся два каких-то плода величиною с гусиное яйцо, фляжку с водой, вынутую из мешка за седлом, и небольшую жестяную кружку вроде солдатской.
— Вот и лекарство, синьор, — проговорил он, между тем как взгляд Жюльена был прикован к плодам, от которых зависела его жизнь.
Плоды были мясистые, с косточкой в середине. Метис извлек косточки, очистил их от пленки, вскрыл и вынутые ядра положил в кружку.
Не теряя ни минуты, он налил туда воды и дал отпить половину Жюльену.
Затем, увидав кончик носового платка, торчавший у Жака из кармана, метис вытащил его, обвязал им вздувшийся палец и вылил на него остаток жидкости.
Прошло не более четверти часа с тех пор, как Жюльена укусила коралловая змея, хотя и маленькая, но не менее опасная, нежели гремучая.
Покуда метис чистил плоды, у Жюльена началась рвота, окончившаяся обмороком. Это было несомненным признаком отравления уже всего организма.
Проглотив поднесенную ему жгуче-горькую жидкость, Жюльен почувствовал общую слабость и хотел было лечь на землю, чтобы ускорить действие лекарства. Однако проводник стал отговаривать его.
— Лучше находиться в движении, синьор, — возразил метис. — На ходу лекарство подействует скорее и вернее.
— Хорошо. В таком случае, я пойду взглянуть на чудесное дерево, которое, может, спасет мне жизнь. Это будет, так сказать, мой благодарственный визит.
Все четверо медленно приблизились к дереву, щадя больного, который слабел на глазах, несмотря на его физически крепкое сложение. Дерево оказалось из породы пальм, с очень прямым стволом и вершиною из больших перистых листьев.
— Как оно называется? — спросил Жак.
— У нас оно зовется цедрон и считается священным, — отвечал проводник.
То был действительно знаменитый цедрон, целебные свойства которого стали известны белым недавно, примерно с 1828 года.
В настоящее время признан факт, что ядра плодов этого дерева нейтрализуют самый смертоносный змеиный яд, лечат лихорадку, горячку, эпидемическую дизентерию и другие желудочные болезни, а также и болезни, происходящие от малокровия.
Визит к цедрону пошел Жюльену на пользу.
Совет проводника — ходить, чтобы лучше усвоить противоядие, оказался весьма полезным. Лекарство начало действовать необыкновенно быстро, и вскоре зловещие признаки заражения крови стали исчезать, как по мановению волшебной палочки.
Это выздоровление было равнозначно воскресению из мертвых.
Сделали привал неподалеку от целебного дерева и на другой день с зарею двинулись дальше, прихватив с собою большой запас косточек из плодов цедрона.
В полдень друзья прибыли в Ибарру, главный город провинции Имбабуры.
Это был симпатичный городок с населением в 25 тысяч жителей. Выстроенный со вкусом в благословенных краях, с прекрасным климатом, он, увы, рискует в любую минуту превратиться из миленького городка в груду развалин.
Так, в 1868 году ужасное землетрясение разрушило в городе почти все дома, уничтожило много замечательных памятников седой старины и погребло десять тысяч человек в черте Ибарры и втрое больше в провинции.
Жюльен и Жак пробыли в Ибарре полсуток и направились дальше на юг, минуя вулкан Имбабуру, который отстоит от города всего в пятнадцати километрах.
Этот вулкан, потухший уже около ста лет тому назад, время от времени выбрасывает из своих недр огромное количество грязи и органических веществ. Некоторые полагают даже, что самое название вулкана произошло от слияния двух слов: имба — небольшая рыба черного цвета, и бура — производить. Действительно, в 1691 году вулкан Имбабура выбросил громадное количество мелкой рыбы, очевидно, жившей в каком-нибудь подземном озере.
По невозможнейшим дорогам путешественники проехали селения и местечки Тупигаче, Тобокундо и Качикуанто.
Слева от них, в шести тысячах метрах, величественно возвышался вулкан Кайамбе, превосходящий по высоте даже знаменитый Чимборазо.
Вдруг Жюльен остановился и указал на огромный конус, покрытый вечными снегами, в которых отражался ослепительный свет палящих солнечных лучей.
— Зааешь ли, в какой точке земного шара мы находимся? — спросил он друга.
— Да, — отвечал Жак, — мы достигли экватора.
-
На другой день утром путешественники прибыли в город Квито, расположенный на 0°13′ ниже экватора.
Несмотря на желание как можно скорее ехать дальше, им все-таки пришлось сделать остановку в столице Экуадора.
Возможности человеческого организма не беспредельны. Путешественники проделали большое расстояние, так что отдых им был просто необходим.
Да, наконец, и Жюльен не совсем еще оправился после укуса змеи.
Но и помимо всего этого возникла необходимость пробыть хоть несколько дней в Квито. Полученные друзьями по приезде в город известия были настолько важны, что приходилось подумать о более глубоком изучении страны, которую им предстояло проехать.
