Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света

Недолго думая он, как стрела, пустился прямо вперед и моментально скрылся в высокой траве, росшей на расстоянии сорока метров от береговой отмели. Незнакомцы последовали за ним, направляемые по следу собакой, которую ее хозяин продолжал предусмотрительно держать на привязи.

Началась охота на человека.

Фрике громадными скачками пробирался между стволами Gynerium argenteum, растения, местами очень часто встречающегося в пампасах, этой зеленеющей степной пустыне Южной Америки.

Перед ним лежала узкая тропинка. Он не задумываясь пустился по ней. Мало-помалу эта тропинка становилась все шире. Как ни быстро он бежал, все же успел заметить, что эта дорожка была протоптана сотнями бычьих копыт.

Он пробежал около двух лье, все время слыша за собой лай гнавшейся за ним по следу собаки, сдерживаемой только крепким поводком, на котором ее продолжал держать хозяин.

Наконец, совершенно запыхавшись, с пересохшим горлом, обливаясь потом и едва держась на ногах, мальчуган выбежал на громадную прогалину, где его глазам предстало удивительное, можно сказать, фантастическое зрелище.

Посреди прогалины возвышалось обширное здание в форме параллелограмма, достигавшее высоты первого этажа. Настоящих стен, собственно, не было, а только решетчатые стенки из здоровых кольев, образующих род высокой ограды. Спереди к зданию примыкали четыре сарая в виде навесов, покрытых тростником.

Громадная толпа людей всех цветов: белых, черных, метисов, индейцев цвета кофе со сливками, китайцев, вооруженных большими ножами, двигалась в этой решетчатой ограде, из которой доносился рев, предсмертный хрип, удары бича, смех и проклятия.

Повсюду виднелись следы крови. На кольях, на лицах и руках этих людей, всюду была кровь. Их одежда, первоначально, вероятно, различных тонов и цветов, была покрыта сплошь густым слоем буро-красного цвета. Их ножи, окровавленные по самую рукоятку, казалось, сочились кровью, которая все время сбегала с них густыми, тяжелыми каплями.

Даже сама почва превратилась в какую-то липкую, красно-бурую грязь, зловонную, вызывающую тошноту, в которой эти окровавленные люди топтались по щиколотку.

Быков, загнанных в эту решетчатую ограду, насильно валили с помощью лассо, накидываемого на рога, одного за другим, с глазами, полными дикого ужаса, с широко раздутыми ноздрями. Первый из них падал под сильнейшим ударом громадного ножа в затылок; целый фонтан крови брызгал на окружающих. В одно мгновение убитую скотину принимали десятки рук и свежевали, разрубая на части. Целая армия собак тут же пожирала требуху, и в несколько минут от огромного быка не оставалось ничего. Наступала очередь следующего животного.

Фрике очутился у саладеро. На мгновение удивление приковало его к месту. Затем, так как он уже раньше слышал об этих бойнях рогатого скота в Южной Америке, он вскоре сообразил, в чем дело.

«А… Понятно! Это, по-нашему, бойня! Я умираю с голода, а здесь, по меньшей мере, сто тысяч кило свежего мяса… Кой черт, неужели же они пожалеют для меня один бифштекс? Это, конечно, не походит на наши парижские бойни, но все же недурно устроено. Только вот воды у них здесь нет… И потом здесь, к слову будь сказано, сплошная вонь… Но делать нечего, надо войти, тем более что этот господин с собакой сейчас явится сюда со своими спутниками».

Измученный быстрым бегом, с голодным желудком, ноющим от боли, с окровавленными ногами, мальчуган вошел в саладеро.

В приставшей к телу куртке, насаженном до ушей картузе, бледный от бессонной ночи, наш друг, похоже, не привлекал особого внимания. Тем не менее он спокойно и степенно подошел к капатасу, то есть надзирателю, который с величественным видом курил сигару, наблюдая за пеонами, то есть работниками, и сменяя одну выкуренную сигару другой.

Эта важная персона, выряженная, как андалузский мул, с наглым, надменным взглядом смерила вошедшего и грубо спросила, что ему нужно.

— Я желал бы получить один бифштекс!

— Что это такое? — спросил тот недоуменно.

— Ну да, бифштекс! Кажется, в этом у вас здесь нет недостатка! — заметил мальчуган, обводя рукой разделочный цех.

— Ты бездельник! (Tu eres urn perezoso!) — проговорил по-португальски надзиратель.

— Что ты там лопочешь про какого-то Зозо? Я вовсе не Зозо и не хочу, чтобы мне давали собачьи клички… Я голоден и прошу мяса, которого у вас здесь так много пропадает, что его могло бы хватить на пропитание десяти бедных семейств!

Но сеньор капатас, очевидно, был не в добром расположении духа, так как, указав своим хлыстом на дверь, приказал мальчугану убираться вон.

— Вы негостеприимны, милейший! А я еще слышал, что жители Южной Америки — добросердечные люди, но я вижу, что или меня обманули, или ваше занятие резчика быков ожесточило ваше сердце… Ну-с, дай бог нам больше не встречаться… Пойду-ка я поищу ракушек на берегу, чтобы утолить свой голод, а дальше видно будет.

Но в тот момент, когда он собирался выйти за порог, трое человек, гнавшихся за ним от самого берега, вместе с собакой вошли в помещение бойни. Фрике к тому времени уже совершенно забыл о них.

«Только этого еще недоставало!» — мысленно воскликнул он при виде их. А те, в свою очередь, заметив маленького парижанина, пришли в настоящее бешенство.

Между ними и капатасом сразу завязался самый оживленный разговор, причем Фрике уловил выражения, не отличающиеся евангельской кротостью и человеколюбием и сопровождающиеся угрожающими жестами по адресу мальчугана.

— Да чего вам от меня нужно, проклятые болтуны?! — воскликнул Фрике.

Через минуту ему суждено было узнать об этом.

— Вы слышали сегодня ночью пушку, сеньор капатас?

— Конечно!

— А видели сигнальные ракеты?

— Да!

— Прибыл торговец невольниками, и у него появились беглецы. Этот вот мальчишка — дезертир!

— Так мы задержим его; можно ожидать приличной награды: капитан Флаксхан — щедрый господин!

«Ага… они знают Флаксхана! Ну, значит, я попался… Теперь мне все понятно… Пушечные выстрелы и сигнальные ракеты означали для жителей побережья: „Ловите его!“, „Охотьтесь за ним!“. И эти уважаемые кабальеро, как они себя здесь величают, по профессии — охотники за беглыми неграми, а при случае охотятся и за белыми людьми. Что ж, в сущности, самое лучшее — отдаться им в руки… Это даст мне возможность свидеться с моим малышом. Однако я все-таки съел бы что-нибудь!»

Как видно, наш парижский гамен был преисполнен благих намерений, и только грубость пеонов помешала ему привести их в исполнение.