Александр Барченко - Доктор Чёрный
За окном сумерки сгустились уже в настоящую ночь. Поднимался, должно быть, ветер, и в стёкла изредка, словно бросал кто-то песком, постукивали сосны мягкими лапами. Кухня, должно быть, была далеко, не было слышно ни шороха, ни стука посуды. Веки Беляева тяжелели. Усталость брала своё…
Он снова закрыл глаза и в полузабытьи уже слышал, как где-то, должно быть в передней, протрещал звонок.
«Доктор приехал», — проползло у него в голове.
Но открывать глаза Беляеву было лень, а о том, чтобы поднять усталое тело, покинуть этот уютный, мягко позванивающий пружинами диван, он побоялся и думать. Так же, в полузабытьи, слышал он, как рядом в столовой звенели посудой и сдержанно говорили мужские голоса. Кроме знакомого голоса доктора и низкого, странно мягкого голоса его слуги, Беляеву почудился чей-то резкий скрипучий голос, тоже как будто знакомый… Чей — сонному мозгу лень было припомнить…
Беляев забылся глубоким сном усталого человека. Кажется, он ещё раз проснулся, разбуженный стуком двери, потом снова заснул. Сквозь сонную дымку ему почудился где-то недалеко чей-то стон, жалобный крик. Потом чудилось, будто из открытой двери подвала в столовую, через комнату, быстрыми шагами прошёл доктор в забрызганном тёмными пятнами фартуке, за ним тёмнокожий слуга в белом халате, удивительно похожий в этом костюме на красивую женщину. Потом ни с того ни с сего перед глазами промелькнула сутулая, стариковски сгорбленная фигура знакомого студента-естественника Дорна, с которым ему приходилось встречаться иногда у знакомых на вечеринках…
— Что за чушь! — выговорил Беляев во сне, и снова сознание задёрнулось чёрной пеленой.
VII
Когда он очнулся, занавески широкого итальянского окна были уже подняты и в комнату, лились целые потоки яркого солнечного света.
Возле него на диване сидел в своём старом, переделанном из студенческого, пальто Коротнев и дёргал его за рукав.
— Ну и здоров же ты спать! — укоризненно покачал головой инженер. — Этак ты и на работе спать будешь!
— Устал я вчера! — сонно ответил Беляев, протирая глаза и сладко потягиваясь.
Он снова было зажмурился — вставать не хотелось, — потом, сразу припомнив вчерашние приключения и положение благодаря им создавшееся, одним прыжком уселся на диван и, обхватив руками колени, уставился на товарища.
— Ну? — произнёс он.
— Что «ну»?
— Дела как?
Коротнев покрутил носом.
— Дела, брат, швах. Ниже среднего…
— Была?
— И даже очень. Я сам чуть не влопался. Являюсь честь честью, звоню. На хозяйке лица нет. «Дома, — говорю, — Беляев?» — «Взяли!» — отвечает. «Кого взяли? Беляева?» — «Нет, — говорит, — вещи ихние. Полиция, — говорит, — была, обыск. В четыре часа». Я назад. Только что вышел, а из ворот какой-то франт шмыг. Заглянул мне очень любопытно в лицо, махнул тросточкой и шагах так в двадцати замаршировал впереди… А тут, к счастью, трамвай. Господи благослови, я на всём ходу — чуть очки не посеял… Франт только рот разинул. Ну, я ничего, вежливо раскланялся ему с площадки — и сюда.
— Однако, Андрюша, это меня мало утешает.
— Какое уж тут утешение! Корявая история.
Беляев поморщился.
— Что же мне теперь предпринять?
Коротнев помолчал, потом поглядел на товарища и сказал:
— Знаешь, Вася! По-моему, самое лучшее вернуться тебе сейчас в Питер. Ну, заберут — эка важность! Посидишь — и отпустят; ведь за тобой никаких грехов не имеется! Право, послушай совета — валяй домой, а то потом хуже влетит. Заберут на том основании, что скрываешься.
— Слуга покорный! Протаскают по судам, по допросам, наверное, несколько месяцев — и экзамены пропущу, и за границу не попаду. Да к тому же ты знаешь моего старика — пальцем не пошевельнёт, чтобы взять на поруки.
— Как же ты теперь вывернешься?
Беляев задумался.
— Видишь ли, — начал он. — Хорошо было бы, если бы мне сейчас удалось каким-нибудь родом выбраться за границу. Оттуда я мог бы свободно написать отцу, чтобы он выслал денег. Всё это под тем предлогом, что представился, мол, удобный случай съездить до экзаменов. Вернусь, дескать, через месяц. Ну а там что Бог даст… Шнейдер дал уж мне письма к своему приятелю в Берлин. Может быть, удастся у него окончательно там устроиться. Заводы колоссальные…
— А экзамены?
— Что ж экзамены? В конце концов, можно вытребовать из института выпускное свидетельство и сдать экзамены там. Инженер, брат, не земский врач, его всюду возьмут с иностранным-то дипломом…
— Так-то оно так, а как выехать? Тут деньги нужны.
Беляев сокрушённо вздохнул.
— Да, брат, деньги необходимы.
— То-то и есть! У меня, знаешь сам, пока с дипломной работой вожусь, еле на семью хватает.
— Я тебя и не имел в виду.
— Знаешь, что мне пришло сейчас в голову? Не попросить ли доктора устроить мне небольшой заём, целковых сто?.. Для себя мне было бы неловко, а для товарища, да ещё в таком положении… Я думаю, он устроит. Кстати, посоветует, как удобнее выбраться отсюда. Он ведь, брат, за везде вёрст на десять на своём веку бывал. Была не была! Он приехал вчера?
— Кажется, приехал. Я спал.
— Вот мы сейчас чёрномазого попытаем, который меня впустил сюда.
Коротнев повернулся к двери и со своим неуклюжим семинарским акцентом крикнул:
— Экуте! Гарсон!.. Бой!.. Как вас там?..
На пороге появилась знакомая Беляеву стройная фигура в белом костюме.
— Доброго утра, мсье! Вас не беспокоили ночью? — с приветливой улыбкой обратился тёмнокожий к Беляеву и повернулся затем к Коротневу с вежливым вопросительным видом: — Мсье звал меня?
— Вуй, вуй! Экуте! Э-э… Что вотр мэтр… Гм? Спроси-ка ты, брат, его сам.
— Доктор ещё спит? — спросил Беляев лакея.
— Доктор уехал в Петербург, — ответил тот.
Приятели разочарованно переглянулись.
— Давно?
— С первым поездом, около семи часов. Он просил извиниться перед вами, его требует неотложное дело. Доктор очень просит вас не стесняться. Я отопру веранду. Вы с вашим camarade, наверное, захотите прогуляться к морю… Прикажете подавать кофе или будете пить в постели?
— Этого ещё недоставало! — расхохотался Коротнев. — Впрочем, ты со вчерашнего вечера плантатором, может, уж сделаться успел, Васька?
— Ну, вот ещё!
— То-то! Так одевайся проворней! — Коротнев обернулся к лакею и, дополняя слова выразительным жестом в сторону двери, сказал: — Мы… ту-де-сюить, ту-де-сюить!..
— Не унывай, Вася! — ободрил он товарища, когда вместе с Беляевым, освежившимся в уборной ледяною водой, они уселись в плетёные кресла в столовой. — Авось Бог не выдаст. Ты просиди здесь ещё денёк в обществе этого арапа, а я живым манером слетаю в Питер. Если не разыщу нашего любезного хозяина, попробую призанять у тётушки. А знаешь, удивительная физиономия у этого арапа. Совсем голенище, а недурён, очень недурён!
