Александр Барченко - Доктор Чёрный
— Что вы говорите! — возмутился Беляев, не на шутку потрясённый страшной цитатой. — Откуда эта гнусность?
— Это не гнусность. Это один из величайших законов, которому повинуется беспрекословно каждый индус. Закон Ману. Теперь вы знаете, что такое чандала? — закончил тёмнокожий, стараясь вызвать на лице прежнюю улыбку.
— Слышу, но… не верю. Никогда не поверю, чтобы теперь…
— He будем больше говорить об этом, — мягко перебил молодой человек. — Большего я вам объяснить сейчас не умею. Да вам это и не особенно интересно. Если хотите, спросите у доктора, он хорошо знает наше племя. А вам лучше всего час отдохнуть: у вас утомлённый вид.
— Нет, мне не хочется спать! — возразил Беляев. — Я лучше почитаю. Нельзя ли мне ту книжку, что лежала здесь, на столе, когда я приехал?
— Пожалуйста! Я сейчас принесу. Пройдите сюда. Здесь кабинет доктора…
Беляев встал из-за стола и, удивляясь в душе, что, несмотря на лёгкий обед, совсем не чувствует голода, направился в другую комнату.
VI
Здесь не было ничего, кроме огромного письменного стола, заваленного бумагами и брошюрами, кожаного кресла и такого же турецкого дивана. Вдоль стен тянулись открытые полки, уставленные книгами в самых разнообразных переплётах. Тут были блестящие новые сафьяновые корешки с тиснёнными золотом заглавиями, тяжёлые пожелтевшие фолианты, грубо переплетённые в бычачьи пузыри и плохо выделанную кожу. Было несколько деревянных дощечек с зажатыми между ними при помощи особых деревянных же винтов полуистлевшими листками не бумаги, а чего-то похожего на тонкую шёлковую материю.
Рядом с письменным столом в стене была дверь, так же, как и все другие в этом доме, плотно и точно пригнанная к косякам и обращавшая на себя внимание отсутствием не только замка и ручки, но вообще каких-либо выпуклостей. Открыть её отсюда казалось невозможным.
Беляев подошёл к письменному столу и, чуть не наступив на стоявшее зачем-то на полу пустое чайное блюдечко, отодвинул занавеску и выглянул в окно.
Ему сразу бросилось в глаза, что стена, в которой из кабинета была прорублена дверь, лишь небольшим горбом выступала прямо наружу. Очевидно, дверь или открывалась прямо на улицу, или… Он взглянул на вереницу отдушин, сбегавших по откосу к опушке, и сразу сообразил: дверь ведёт, очевидно, в подвал.
Он опустил занавеску и направился было к дивану, как вдруг странный шорох заставил его обернуться. Из-под колонки письменного стола наружу вытягивалось по полу что-то длинное, грязно-серое, живое… Словно переливая себя, тащилось по полу, и когда вытянулся из-под стола острый, веретенообразный конец, другой передний конец приподнялся вверх и неторопливо заворочался из стороны в сторону.
Со слабым криком — страх сдавил ему горло — Беляев, толкнув снова подвернувшееся под ноги блюдце, одним отчаянным прыжком вскочил на диван.
Обеспокоенное толчком и шумом, пресмыкающееся подняло шею выше и, странным, словно обиженным, движением отбросив её назад и утвердив туловище на кольце хвоста, принялось медленно покачиваться из стороны в сторону.
Словно прикованный к месту острым колющим взглядом маленьких, как бисеринки, глаз змеи, Беляев увидел, как шея её, позади головы, начинает раздуваться пирамидальным морщинистым капюшоном…
— Помогите! — отчаянно крикнул он с дивана, забыв, что тёмнокожий слуга не понимает по-русски. — Помогите! Змея!..
В ту же минуту на пороге появилась стройная фигура в светлом костюме.
— Что с вами, мсье? Ах! Я и забыл вас предупредить… — Он спокойно наклонился и голой рукой схватил пресмыкающееся за спину, позади капюшона. Кобра тотчас, словно пружина, обвилась вокруг его руки и, разинув пасть, беспокойно завертела головой, стараясь вцепиться в ладонь.
— Нанни у нас постоянно пугает людей, — сказал тёмнокожий лакей, поглаживая спину пресмыкающегося. — Вы, должно быть, загремели его блюдцем, он и подумал, что я принёс ему молока. Он совершенно безвреден. Доктор давно уже вырезал ему ядовитые зубы и железы. Вот смотрите! — Он сунул палец к носу змеи, и та со злобным шипом тотчас же в него вцепилась. — Он только притворяется. Он вовсе не злой.
Действительно, отцепившись от пальца, пресмыкающееся перестало шипеть и с самым миролюбивым видом принялось шарить носом по ладони, словно обнюхивая её.
— Видите. Хотите поближе посмотреть?
— Нет, нет!.. Ради Бога, не надо! — закричал Беляев, не двигаясь с дивана и вздрогнув при одной мысли дотронуться до пресмыкающегося. — Уберите куда-нибудь эту мерзость!..
— Это вы с непривычки! — возразил лакей. — Я сначала тоже боялся его. У нас, в Индии, много их водится. Те ядовиты, и всё-таки наши чандала их в руки берут, не боятся. А этот добрый. Ну, ступай домой, Нанни!
Тёмнокожий надавил кнопку в стене рядом с дверью в подвал и опустил руку к полу.
Беляев видел, как змея быстро сползла с руки и исчезла за дверью, которую индус тотчас же плотно захлопнул.
— Ну, теперь можете сойти с дивана! — сказал он Беляеву. — Нанни у нас один. Больше вас никто не испугает. Вот вам книга. Ложитесь на диван и читайте, а я пойду готовить доктору ужин.
Он передал Беляеву Ле-Бона, принёс подушку и, повернув выключатель, осветил комнату мягким голубоватым светом, источника которого не было видно.
— Если понадоблюсь, надавите вот эту кнопку. Я буду на кухне. Если соскучитесь лежать, выходите на веранду. Вот здесь уборная; может быть, на ночь захотите умыться. В лабораторию дверь открывать не советую, — кивнул он на подвал. — Доктор не любит, когда входят туда без него… Впрочем, там теперь Нанни, — закончил он на пороге, лукаво улыбнувшись и блеснув своими ослепительными зубами.
Беляев с наслаждением протянулся на мягком диване. Масса сменявшихся, точно в калейдоскопе, в течение сегодняшнего дня новых и ярких впечатлений совсем ошеломила его, и он с трудом собирал разрозненные мысли.
Заснуть он не мог. Но глаза совершенно машинально бегали по строкам и таблицам книги. Он дочитал главу до конца и убедился, что не отдаёт себе отчёта в прочитанном.
В голове беспорядочной толпой теснились воспоминания и образы. Выплыло перед глазами рябое лицо с тараканьими усами в нахлобученной на нос шляпе. Потом, ему на смену, появилось бледное лицо доктора с его лучистыми глазами, потом пёстрое пальто Серебрякова… Беляев закрыл глаза, и тотчас же у него слегка закружилась голова; тело в сладкой истоме словно полетело, качаясь, куда-то вниз… Он раскрыл глаза и, лёжа навзничь, старался отыскать на потолке источник мягкого голубоватого света, наполнявшего кабинет.
