Мемориал - Роман Вадимович Славацкий
Я тихо и осторожно шёл по долине, всматриваясь в траву, поблескивающую от влаги. И увидел тёмный куст, и подошёл к нему, как будто зная, где мешок, словно сам его туда положил. И почувствовал тяжесть в руке. Поднял. Разорвал холст. Под светом луны холодно блеснула золотая змея.
Я повернулся и быстро пошёл назад.
Очнулся я на руках наших верных друзей.
— Отпустите, заразы, больно. Чего вцепились?
Они отпустили, и я тут же свалился под тяжестью мешка.
— Где Пояс? — спросила Ирэна, опускаясь на колени рядом.
— Вот. Чего, не видите, что ли? — ответил я, протягивая находку.
— Готов. Можно ноль три вызывать, — вздохнула Виола.
— Какое ноль три?! Вы что, ослепли?! — разозлился я.
— Погоди Август, — сказала Ирэн. — Ты точно видишь Пояс?
— Ну да, вот он, в мешке.
— Это духовный образ… Смотри, держи его и не урони. Ребята — тащите его.
Меня подняло и потащило над землёй, сквозь коридор, к пылающим огням.
Они были живые.
Это горели глаза машин.
Книга двадцать вторая. СОЖЖЕНИЕ
Погребальный сруб возвышался, точно башня. Девять дней возили для него деревья с окрестных вершин.
Девять дней оплакивали Гектора илионские женщины и плакальщики, девять дней прошло с того тёмного утра, когда Кассандра увидела с Башни колесницу Приама и повозку Идея, на которой покоилось тело троянского полубога.
Народ Илиона сбежался на призыв колдуньи, ворота распахнулись, и люди вышли из Города огромной толпой, так что едва могла въехать в Акрополь повозка с мертвецом.
Девять дней дал Ахилл на погребение Гектора — той горькой ночью, когда они с Приамом встретились, волею Гермеса, в стане мирмидонцев.
И пока девять дней женщины выли над Гектором, пока его оплакала жена, и мать, и невестка — Елена, в эти девять дней Кассандра стояла на Скейской Башне и смотрела, как напротив каменной твердыни растёт другая башня — деревянная. Стволы дерев свозили в пустынную и выжженную долину Трои с отдалённых соседних гор, где лес вырастал, вскормленный горными туманами, прохладой, росой и свежестью.
Оттуда, где в скальных расселинах текли прозрачные ледяные ручьи, свозили срубленные деревья в жаркую, раскалённую, вытоптанную конями и пехотой пустыню. И прозрачная свежая смола, вытопленная лучами солнца, стекала по бокам и по срезам брёвен, так что благоухание возносилось к небу, точно кто-то курил ладаном.
И пока складывали погребальный сруб — девять дней душа Гектора проходила подземное судилище у берегов Ахеронта.
Медленно текли чёрные волны.
Гектор стоял на берегу, на белом песке и смотрел, как движется ледяная Река, поднимая над волнами призрачный пар. И оттуда — с того берега показалась чёрная лодка. Гектор знал, что это за ним.
Он стоял на белом песке и глядел на лодку с еле заметной улыбкой. Бесконечная боль ушла, осталась в прошлом, было легко и спокойно.
Сзади захрустели шаги.
Гектор обернулся, его хитон повеял белыми складками.
Навстречу шла Кассандра.
— Здравствуй брат.
— Здравствуй сестра. Разве ты уже?..
— Нет. Но ты знаешь, я часто здесь бываю. Это совсем не так сложно, как думает большинство. Душа может оставлять плотскую оболочку. Избранные люди владели этим искусством издавна, тысячи лет назад. Поначалу бывает очень страшно. А потом начинает нравиться и без этого уже сложно жить. Хотя что я говорю! «Жить» — это вообще совсем неинтересно. Здесь не то, чтобы лучше, чем там, но, по крайней мере — полнее. Здесь приходит понимание, такое, что словами выразить невозможно. Ты уже понял?
— Да, — отвечал Гектор. — Но зачем ты пришла?
— Попрощаться с тобой. Узнать участь.
— Мне обещали Поля покоя.
— Это много. Это очень много… Тебе ничего не жаль там, позади?
— Нет. Я слишком устал жить. Я сбросил камень с плеч, и обратно его не возьму. И самое главное: когда умираешь, очень сильно меняешься. Очень сильно.
Он снова повернулся к Реке, к той лодке, что так медленно шла.
— Скоро ты будешь там… — сказала Кассандра. — Мы уже приготовили большой костёр, твоё тело сожгут и похоронят.
— Скорее! — сказал Гектор, опуская голову на грудь.
В воздухе росло невидимое напряжение.
Гермес приближался.
Погребальный костёр был высок — выше человеческого роста; пришлось даже придвигать лестницы к срубу, чтобы достойно снарядить мертвеца.
И поверх, на широкой и ровной площадке, поставили роскошно убранное ложе, а по краям лежали заколотые жертвенные овцы; жертвенной кровью были обагрены боковые брёвна сруба.
И раскрылись ворота Скейской Башни, процессия шла из ворот, и по обе стороны дороги стоял народ. Несли Гектора, носилки его были убраны пурпуром, багряница словно горела, закрывая всё тело кроме головы, а на голове сверкал золотой венец, бросающий ослепительные блики на прекрасное лицо и вьющиеся кольцами расчесанные кудри.
Кассандра смотрела с Башни и видела — не только остротой зрения — но и духовным взором — как положили носилки на ложе.
Рядом поставили кувшины с вином, блюда с едой, дорогую утварь, оружие. Ослепительное солнце изливалось неистовым ливнем огненных стрел, горело в золоте, серебре, пурпуре, жертвенной крови.
И спросил Гермес Гектора:
— Ты хочешь увидеть костёр?
— Да, — ответил герой.
Бог повёл чёрным плащом, пространство стало прозрачным.
Они стояли вдвоём около костра — чёрный бог и герой. Гектор задумчиво и пристально смотрел на свой труп, лежащий на пышном ложе поверх костра.
Андромаха: «Слишком рано ушёл ты, Гектор, слишком рано! Теперь Илион обречён, и мы с твоим сыном обречены на рабство. На рабство? А, может быть, победитель-ахеец разобьёт ребёнка твоего, швырнув его со стен Трои?»
Гекуба: «Сынок мой, любимый сын, как ты красив! Сколько моих сыновей погибло, сколько продано в рабство после плена — и никто из них не был так отмечен Богами. Ахилл по земле колесницей влачил твоё тело — а ты не изменился, не обезображен…»
Елена: «Ты мёртв, благородный Гектор! Защитник мой, единственный в Илионе, кто за всё время не сказал мне ни единого худого слова…»
Гектор стоял, глядя на громаду брёвен и на своё тело посреди неё.
— Огня… — прошептал он, но его никто не слышал.
Но вот подошёл Приам. По узкой тропе, оставленной для него толпой народа, он проследовал к помосту и поднялся на него.
А по другую сторону готовился другой костёр — в ином тысячелетии и в другой стране, и если в Трое день начинался, то у того костра солнце уже склонялось к закату. Кассандра отвела глаза от погребения Гектора и всмотрелась туда, за предел.
Посреди Города, за тёмно-красными
