Константин Фарниев - Паутина
— На «вышку» всех он тащит, — совсем трезво проговорил он. — Без пересадки.
— Замолкни! — прошипел Жорж. — Поздно спохватился, повязаны уже мы с ним намертво. А ты, между прочим, давно уже сидишь «на вышке», так что не переживай — хуже уже не будет, чем есть. И запомни, Рыба: ты мне ничего не говорил, я от тебя ничего не слышал. Усек? Плохо ты его знаешь, этого Купца. Все. — Жорж круто развернулся и пошел к двери.
Рыба передернул плечами, как бы сбрасывая с себя оцепенение. Вот гниль болтливая, надо же было трекнуть такое и кому — Жоржу, самой верной шестерке Ягуара! У Рыбы мелькнула мысль тут же уйти, не заходя в комнату, и больше никогда здесь не появляться. Если Жорж сейчас все расскажет Ягуару… Рыба снова как оцепенел от пронизавшего его насквозь острого чувства страха. Нужно бежать! Он прошмыгнул мимо входа в дом к калитке и взялся за щеколду, но приостановился. Теперь он очень жалел, что судьба вновь свела его с Ягуаром и Хорьком. Ну он уйдет сейчас, а что это даст? Они в любое время найдут его, он все равно с ними в одном деле. А как все поначалу казалось интересно! Этот Ягуар умеет работать языком: такое нарисовал. А как получилось? Весь город поднялся на них, весь город! А он, дурак, думал, что город испугается, затырится в норы и будет дрожать от страха перед ним. Все равно поймают. Рыба очень ясно увидел в этот момент свое ближайшее будущее: стену, выщербленную пулями и себя самого у этой стены. О том, как она выглядит, Рыба знал только по рассказам бывалых людей, которые тянули большие сроки и много чего видели в тюрьмах да лагерях. Он со всей очевидностью вдруг осознал сейчас, что Ягуар в самом деле всех их ведет к «вышке», что он и дела выбирает такие, которые навсегда повязали бы кодлу с ним. Правда, Жорж не ошибся: в прошлом у Рыбы было не одно мокрое дело, за ним числилось даже убийство милиционера, и он давно уже схлопотал себе «вышку», но Рыба тешил себя надеждой, что старые его дела уже не в счет, они уже запылились в архивах, и о них все забыли. И надо же было ему начинать все сначала. Теперь не получится, как тогда, в сорок втором. Они с Гошей сквозанули сразу вперед, а эти дураки дернули по бокам и обратно. Куда все-таки делись Бичо и Сова? Да ну их к черту!
Рыба постоял с минуту под дверью. Он все еще раздумывал: заходить или бежать от банды, от самого себя, но больше — от страха, который, чем дальше, тем чаще повергал Рыбу в пучину отчаянья и безнадежности.
Глава шестая. Лед тронулся…
Зойка вышла из трамвая на площади Штыба и, небрежно помахивая своей модной кожаной сумочкой, направилась в сторону проспекта. Пора бы обновить прическу, маникюр и, вообще, навести полный порядок. Легкая, стройная, со вкусом одетая, она шла среди людей, с удовольствием отвечая улыбкой на восхищенные взгляды мужчин. Не было еще такого, чтобы мужчина, увидев Зойку, не лупил на нее глаз. Самые прыткие подхватывались следом в надежде завязать знакомство. Кое-кому это удавалось. Зойка любила такие мимолетные уличные знакомства с мужчинами тем, что они ни к чему не обязывали: пококетничает с мужиком, и будь здоров. Иногда, правда, когда узнавала, что приставала при хороших деньгах, новое знакомство доводило ее до ресторанного столика и чрезвычайно редко — до двуспальной кровати, оставленной Зойке в наследство матерью вместе с комнатушкой в огромном грязном дворе, под завязку набитым крайне любопытной публикой.
Зойка подумала, что не мешало бы полакомиться чем-нибудь сладким, она это любила и, вернувшись обратно, зашла в магазин, что был прямо напротив трамвайной остановки.
За прилавком стояла знакомая продавщица Гаяна.
— Привет, — взмахнула сумкой Зойка. — Есть что покейфовать?
— Спецом для тебя, совсем свежий щербет.
— О-о-о! — восхищенно протянула Зойка. — Полкило свесь.
— При деньгах?
— Как всегда. Держи!
Зойка протянула Гаяне десятку. Она в самом деле была при деньгах. Сегодня утром, отпуская Зойку, новый хозяин сунул ей в карман двести рублей.
Гаяна взвесила щербет, завернула, протянула его со сдачей Зойке.
— Угощайся! — предложила та.
— Спасибо! Добрая ты баба, Зойка, только какая-то крученая. Нашла бы себе мужика хорошего.
— Детей народила бы, — насмешливо подхватила Зойка. — Нет, Гаяна, это не моя планида. Пока!
Она махнула сумочкой и вышла из магазина. Было уже за полдень, но солнце все еще жарило вовсю. Зойка, впрочем, не страдала сейчас от жары. На ней было платье из тончайшего маркизета, новое, модного покроя с плечиками, а под ним тоже тонкая ажурная комбинация. Зойка знала, что на солнце ее наряд просвечивается, и порою, чтобы подразнить мужчин, она норовила стать к нему спиной, и вся ее фигура была, как на ладони. А ей интересно: мужчины суетились, волновались, стараясь найти удобное для обозрения ее прелестей положение. Высшей точкой торжества были моменты, когда какой-нибудь мужчина, наткнувшись взглядом на нее, раздетую солнцем, столбенел на глазах. А если еще рядом оказывалась его жена и замечала причину остолбенения, то Зойка прямо блаженствовала, купаясь в полных ненависти взглядах женщин.
Сейчас у Зойки было хорошее настроение, и она решила подразнить мужчин. Стала на трамвайной остановке в отдалении от всех спиной к солнцу и принялась, смакуя, есть щербет. Спешить ей было некуда: парикмахерская никуда от нее не уйдет. Новый кавалер сказал ей под утро, что днем она может быть свободной. Зойка не знала, как ей быть дальше. Был он ей не противен, хотя и не скрывал, в каком качестве Зойка нужна ему. Сегодня он здесь, рассуждала она, а завтра исчезнет так же неожиданно, как и появился. В глубине души Зойка была недовольна новым поворотом в ее делах. Не покидало ощущение, что вместе с Иваном от нее уходит что-то очень важное, надежное и необходимое ей не только сегодня, но и завтра…
Иван кипел от обиды на Зойку, ненавистью к ее новому хозяину, но изменить ничего не мог. Гоша предупредил их обоих, что залетный кавалер — человек серьезный, и шутки с ним плохи…
Подошел трамвай, но Зойка демонстративно отвернулась от него, поведя заодно взглядом по мужчинам, стоявшим на остановке. Почти все они были похожи на изваяния, повернутые лицом к ней. Только глаза, молодые и немолодые, устремленные на нее, полыхали одинаковым жадным интересом. А один парень — так не удержался: сорвался с места и сделал вокруг неё несколько кругов.
Зойка почувствовала: если простоит так еще минут пять, то женщины на остановке могут набить ей физиономию. По крайней мере найдется какая-нибудь особенно злая и начнет скандал. Такое у Зойки тоже было. Она доела щербет, не торопясь, вытерла пальцы носовым платочком и, покачиваясь, пошла в сторону площади Свободы. Зойка редко бывала на проспекте, куда она направлялась сейчас, одна, но когда выпадала такая прогулка, и здесь любила поиграть в свою игру, понежиться в лучах своей бабьей славы. Мало было в ее жизни развлечений, которые она выбирала бы сама. Уже давно воля, желания, устремления тех, кто платил ей, обеспечивал ее, стали волей, желаниями и устремлениями Зойки. Хорошо, что она не понимала этого, полагая, что живет, как того сама желает и что она совершенно свободна.
