Остин Райт - Островитяния. Том второй
Островитянские снегоступы легче и менее прочны, чем у американских индейцев; они имеют удлиненную форму, причем ступня опирается на небольшую цельную площадку в центре, по краям оплетенную тонким, не впитывающим влагу ротанговым волокном. Островитянские лыжи тоже достаточно своеобразны. Они короче, шире, и непосредственно за и перед креплением в них вырезаны прямоугольные пазы, в каждый из которых входит незакрепленный деревянный брусок восемь дюймов длиной и дюйм шириной, сточенный на конце. Бруски могут плотно вставляться в пазы, так что нижняя поверхность лыжи становится ровной, либо же задний упор смещают, и тогда брусок, поднимаясь, входит в паз при движении лыжи вперед или же, наоборот, выходит из паза, погружаясь в снег и препятствуя обратному скольжению. За счет этого приспособления на островитянских лыжах можно преодолевать самые крутые подъемы. Неудобство же, которое я обнаружил, заключалось в том, что при определенном состоянии снега бруски заклинивало.
Когда в день отъезда Наттаны я завел речь о лыжах и снегоступах, недостатка в информации не было. Каждый знал о них, у каждого они были, и каждый хоть раз да пользовался ими. Толли с фермы Кетлинов считался лучшим знатоком в этом деле, и было решено, что он вскорости обучит меня всем премудростям. Через несколько дней пара новеньких лыж и снегоступов ожидала меня, и с тех пор, куда бы я ни направлялся, обязательно надевал то или другое, чтобы попрактиковаться.
Выяснилось, что я не напрасно одолжил Фэка Наттане. На следующий день после того, как она уехала, в усадьбе появились двое мужчин из Доула. Вид у них был измученный. Хозяева предложили им переночевать, и те рассказали, что видели Дорна с Наттаной на постоялом дворе, в хорошем расположении духа и вполне бодрыми, несмотря на целый день тяжелого пути; и все же с другой стороны седловины спуск представлялся рискованным, почти невозможным, разве что на привычных к горам лошадях. Вероятно, пока мы говорили с путниками, там, в Верхней усадьбе, Дорн и Некка объявили собравшимся свою волю — стать мужем и женой. Три дня спустя моя догадка подтвердилась, о чем сообщили новые гости, нашедшие приют у Файнов. Они были последними, пришедшими с перевала. Первого июля он был закрыт.
Зимы, когда перевал становился непроходимым, случались каждые шесть-семь лет. Если не происходило раннего таяния снегов, по дороге в Тиндал и ущелье Мора проехать верхом было нельзя. И если люди хотели попасть туда или выбраться оттуда, им приходилось отправляться пешком, а еще лучше на лыжах или снегоступах, то взбираясь вверх, то скользя вниз по горным склонам.
Работа у меня шла на лад. Починку изгородей на открытом воздухе пришлось отложить, но штабеля опор и жердей на мельнице росли. Я использовал любую возможность, когда лед оттаивал настолько, чтобы дать возможность воде течь. В другое время, дыша ароматным, бодрящим запахом смолы, я подготавливал распиленный материал, просмаливая его, чтобы держался дольше, или выполняя разного рода каменщицкую работу в амбаре, мастерской и на мельнице. Я старался заниматься физической работой не менее четырех часов в день, примерно столько же, сколько тратили на это люди с двух соседних ферм — не слишком долго, чтобы это мне надоедало, но и не слишком мало, чтобы чувствовать себя бесполезным нахлебником в доме моих хозяев. Дополняли физический труд ежедневные два-три часа сочинения статей для журнала, в которых я описывал свой опыт островитянской жизни. В результате у меня сложился вполне устойчивый рабочий график. Были и другие случайные работы, которые я выполнял с удовольствием, то помогая в качестве секретаря Исле Файну, то исполняя домашние поручения Мары, то работая с Анором в кузнице, тоже помещавшейся в мастерской, а временами давая уроки истории в школе, устроенной Толлией, помогая ее брату делать лыжи, и многое другое. Нередко приходилось мне и развлекать моих хозяев и их гостей. По вечерам, когда все собирались вместе, публика с неподдельным интересом слушала описания американской жизни и все, что я мог вспомнить из Эзопа, рассказов дядюшки Римуса или мифов. Всякий раз, отправляясь в гости, я заранее готовил несколько подобных историй.
Такой образ жизни, чтобы быть вполне гармоничным, нуждался в качестве дополнения в ежедневной, длившейся час или два деятельности на свежем воздухе, что скорее можно было считать отдыхом, нежели работой. Необходимость поддерживать крепость мышц и желание стать опытным в передвижении на лыжах и снегоступах — совпадали. Я не хотел быть обузой Дону во время нашего будущего перехода да и потерять форму, как то случилось год назад. Найти компаньона оказалось несложно; я был преисполнен энергии, и мне вовсе не хотелось проводить время в одиночестве. Довольно скоро все окрестные молодые люди, вместе или поодиночке, стали присоединяться к моим полуденным лыжным прогулкам по холмам. Когда мы взбирались вверх по склону, бруски-«тормоза» производили характерный звук, мягкое клацание, которое мало-помалу прочно связалось в моем представлении с самими лыжными вылазками. Погода по большей части стояла замечательная, и с наших холмов открывался величественный вид на Островную гору — парящий в небе белоснежный купол, чье основание было столь же безупречно белым, как и его идеально округлая вершина. Такие прогулки, на час-два, до наступления темноты или при лунном свете почти превратились в привычку. Приятно было каждый раз встречать кого-то из знакомых, и нередко потом мы отправлялись к кому-нибудь ужинать.
Неизменным охотником до совместных прогулок стал Ларнел, и в результате с ним я виделся чаще, чем с кем-либо, поскольку он появлялся в назначенный час, если работа позволяла ему, а иногда, я думаю, и если не позволяла. Объединяла нас увлеченность Наттаной. То и дело подвергаясь нападкам его любопытства, я скоро установил для себя пределы откровенности. Я рассказал ему о наших встречах, и все, что мог припомнить, об окружении, в котором она жила, но за эту черту я уже не переступал, да и Ларнел никогда не пытался добиться от меня интимных признаний. Его особенно интересовала история женитьбы Неттеры и Байна, как пример того, что дочь лорда провинции — Ислата — может выйти замуж за простого человека; возможно, это было для него свидетельством, что в семье Хисов такие браки — явление обычное. Я легко читал его мысли: он явно прочил себе такую же завидную партию.
В смысле сдержанности я, безусловно, превзошел молодого Ларнела. Разговаривая со мной, человеком близко знавшим Наттану, он, не таясь, лелеял мысль о том, что следующий его шаг — попытаться сблизиться с нею самой. Он виделся и беседовал с ней всего четыре раза, но этого оказалось достаточно для молодого человека, ведущего столь уединенный образ жизни. Было несомненно, что он постоянно думает о ней, мучимый страстным желанием. Ее кокетство, когда она, уступив прихоти Ларнела, сделала себе прическу, было жестоким — ведь юноша строил на этом происшествии едва ли не все свои надежды. Он словно и не замечал, что обнаруживает передо мною свои самые сокровенные желания. Страсть, столь сильно проявлявшаяся в этом обаятельном и крепком молодом человеке, скорее ровеснике Наттаны, чем моем, разбередила и мои чувства.
