Георгий Тушкан - Джура
Еды было мало, и поэтому все были голодные и злые. К счастью, подходя к Кашгарии, они встретили группу путников. Это были баи, которые тоже бежали в Кашгарию, пробираясь тайными тропинками. У них удалось купить немного еды: мяса и лепешек.
Вечером на привале Кучак подсел к баям.
— Я нес ваши курджумы. Вы съели мое мясо. Неужели вы не дадите мне лепешки? — спросил он.
Баи ели и громко чавкали, делая вид, что не замечают Кучака.
«Нет, — горевал Кучак, — этих негодяев, видно, и пристыдить нельзя!»
Самый старший бай, седобородый, прищурился и ехидно сказал:
— Развесели нас. Может быть, мы тогда и дадим тебе поесть.
Кучак недоверчиво посмотрел на говорившего.
— Я расскажу вам веселую небылицу, но, прошу вас, не ешьте так быстро.
И он начал рассказывать:
— Еще не родившись на свет, я пас стада. Однажды они разбежались. В поисках стада я влез на самую большую гору, но ничего не увидел. Тогда я воткнул в гору палку, влез на нее, но и с палки ничего не увидел. Я воткнул в палку нож, а в рукоятку ножа — шило. Влез наверх, и земля показалась мне величиной с потник… Слушайте же, уважаемые, не ешьте так быстро!
— А ты рассказывай, — сказал Гадюка.
И Кучак продолжал:
— От усталости я заснул на шиле. Проснулся, смотрю: вдали на земле лужица, а за ней пасется одна кутасиха с теленком. Присмотрелся я и вижу, что это не лужица, а река. Прыгнул я с шила вниз и очутился на берегу реки. Вынул ножны, сел в них и гребу ножом вместо весла. Подплыл. Теленка взял на руки, вскочил на кутасиху, а с места сдвинуться не могу. Что делать? Тогда я сел на теленка, кутасиху взял под мышки и переплыл реку обратно.
Кучак, заметив, что пищи осталось совсем мало, сказал:
— Я кончил.
— Не ври, — сказал Кабан. — Говори до конца. Обманешь — ничего не получишь.
Кучак чмокнул от негодования и продолжал:
— Смотрю, под кустом заяц. Убил я этого зайца, потом набрал дров и сложил их в кучу. Выбил огонь, раздул трут. Только что хотел разжечь, как вдруг дрова вспорхнули и улетели, как галки… Поехал я дальше. Ехал, ехал — устал. Спешился и привязал кутасиху к колу, который торчал среди степи. Вдруг — смотрю и глазам не верю: моя кутасиха летит уже под облаками. Оказывается, то был не кол, а аист… Пришла ночь. Я разулся и лег спать. Ночью слышу шум. Проснулся — смотрю, а мои ичиги дерутся: я неодинаково смазал их жиром. Ичиг с правой ноги успел почти совсем разорвать левый. Еле их разнял. Обулся и опять заснул. Вдруг вижу — старик идет, глаза трет: попала ему соломинка, и он никак не может ее вытащить. «Помогите!» — кричит. Прибежали сорок джигитов, сели на бревно, поплыли по глазу на бревне и вытащили не соломинку, а целую кость форели. Бросили ее на землю, а из нее потекла вода и стала заливать все кругом. Я испугался, думаю: «Утону». Вижу, из кости жила торчит. Схватился я за жилу, потянул и вытащил блюдо плова.
— Ну, раз ты большое блюдо плова сам за жилу вытащил, так и ешь этот плов, — сказал Кабан.
Все засмеялись. Кучак насупился. Кабан протянул ему кусок лепешки:
— Ешь. Ты будешь нашим кзыком — деревенским шутом. Смеши нас.
Кучак вырвал лепешку из его рук и, развязав свой платок-пояс, расстелил его на коленях. Он разломил лепешку на маленькие ломтики, разложил на платке и стал не спеша есть. Затем старательно собрал все крошки с платка и съел их каждую в отдельности. Одноухая жадно смотрела на него, ожидая подачки, но Кучак только погрозил ей кулаком. Он расположился у большого камня, но не успел заснуть: его опять позвали.
— Пора идти. Собирайся в Кашгарию, бери курджум.
Кучак чувствовал себя усталым, голодным, и ему очень хотелось спать.
Снежные горы остались позади.
— Не хочу я в Кашгарию, я пойду домой! — проворчал Кучак.
Но Гадюка прикрикнул на него и взвалил ему на плечи курджум, а чтобы Кучак не убежал, привязал его за шею веревкой, а конец ее прикрепил к своему поясу.
И хотел Кучак убежать, и не мог.
Они шли ночью по долине у подножия горы. Кучак часто спотыкался о камни.
— Подымай выше ноги! — шипел не него Гадюка.
Кучак шел и удивлялся.
— Эй, Саид, — спросил он, — почему мы идем ночью?
— Тише… тсс… — зашептали баи, и кто-то ударил его по шее.
Пользуясь тем, что Гадюка и Кабан в ночной темноте не видят его, он проковырял пальцем дыру в курджуме и вытащил оттуда кусочек мяса.
В темноте Кучак не замечал дороги, по которой они шли. Он шел вместе со всеми и если слышал шум, то послушно ложился на землю, не понимая, зачем он это делает.
III
Они перешли небольшую речку и поднялись по тропинке на холм. Кучак увидел кибитку; из нее вышел какой-то человек с ружьем.
Незнакомец был одет в синюю кофту и синие штаны. Опираясь на ружье, он чесал правой пяткой левую ногу. Когда баи подошли, он снял с головы шапку и молча протянул ее. Саид первый бросил ему в шапку серебряную монету. То же самое сделал каждый бай.
Кучак же ничего не положил в шапку. Незнакомец бросил шапку на землю, выставил ружье вперед и сердито закричал что-то по-китайски.
— Это китайский солдат, охраняющий кашгарскую границу, — сказал Кучаку Саид. — Брось ему монету. Так надо делать всякий раз, если ты переходишь границу.
— Но я не хочу в Кашгарию, я хочу домой, и у меня нет денег, — сказал Кучак и попятился.
Солдат больно ударил его прикладом и подтолкнул коленкой. Кучак упал. Баи зло засмеялись.
Саид бросил монету в шапку солдата.
— Если ничего не дашь солдату, то тебе надо будет отработать на его поле. Назад пойдешь — тебя пограничники поймают. И тогда тебе плохо будет. Зачем, скажут, ходил с баями? Я заплатил за тебя, но ты мне за это отработаешь. Помни.
— Что ты хочешь? Я уже старый, у меня болят раны! — жаловался Кучак.
Гадюка снял с него веревку. Опустив голову, Кучак побрел за баями.
Перед заходом солнца они достигли вершины горы в Сарыкольском хребте. Еще утром Саид говорил, что это последний большой перевал.
— Это Китайский Сарыкол, Кашгария. Смотрите и запоминайте, — сказал Саид, останавливаясь на перевале, — потому что только теперь, осенью, когда стоит «индийское лето», воздух чист и прозрачен.
Баи и Кучак остановились, выпучив глаза.
— Вон там, на юге, — Саид показал палкой на далекие, покрытые снегом горы, — Индия. Туда ведут три дороги. Самая главная — это дорога семи перевалов на Лех, вторая дорога — на Читрал и третья — на Гильгит. Путь долгий, дорогой, и не всякого пропустят.
— Лех, Читрал и Гильгит, — повторил Гадюка, стараясь все запомнить.
