Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете
– Как его зовут, этого хозяина? – спросил я шёпотом у Йошуа.
– Иоси, – также шепотом ответил мой друг.
– Иоси, – обратился я к нему. – А того, кто на картинке, вы до сегодняшнего дня встречали?
– Нет, – твердо сказал Иоси. – Точно не встречал. У меня память на лица хорошая.
– А русского как зовут?
– Откуда же я знаю… Погодите. – Он обернулся в сторону подсобки и закричал. – Василь! Василь, иди сюда!
Из глубин подсобки выплыл парень лет двадцать пяти с вытянутым лицом, белесый, с большими голубыми глазами и в голубой майке.
– Василий, – обратился к нему Иоси. – Как зовут этого русского парня, который сюда приходит раньше всех. Ну, по утрам.
Я обратил внимание на то, что Иоси называет парня то Василем то Василием.
– Понятия не имею, – отлетил Василь хозяину, – я с ним не общался.
– Ты говоришь по-русски? – спросил я по-русски.
– Слиха? – переспросил Василь-Василий, – извини?.
– Ата медабер русит ? Ты по-русски говоришь?
– Нет, – ответил румын, ибо теперь уже ясно было, что он никакой не молдаванин.
– Тебе знаком этот человек? – Я показал ему портрет.
– Он пришел сегодня около трех, уже хорошо выпивши, с рюкзаком и чемоданом – подсел к одному молдаванину и стал ему жаловаться на евреев. Костерил какого-то Рувена…
– А все же, что он говорил? За что ругал Рувена?
– Не помню, я уже отправлялся в подсобку. Да молдаване часто ругают евреев.
«Зато вы, румыны, нас очень любите» – подумал я, а вслух спросил:
– А сколько они у вас просидели?
– Часа два.
– И за все это время ты к ним не разу не выходил?
– Почему не выходил? Конечно, выходил.
– Ну и о чем они все это время разговаривали?
– Понятия не имею.
(Даже румыны уже выучили традиционный для израильтян ответ на все вопросы – «Эин ли мусаг»)
– То есть как это?
– А очень просто. Когда я к ним вернулся, с ними был уже третий, русский. И разговаривали они уже по-русски. А в русском я… – он развел руками.
– Ты знаешь как зовут молдаванина, который был с ним сегодня?
– Он часто заходит и зовут его Павел. Но где он живет – не знаю.
– А где работает?
– Ищет работу. Пытается попасть в какой-нибудь кибуц.
– Иоси и Василь, – торжественно объявил Йошуа. – Мы все трое из Ишува. Мы ищем Игоря Мунтяну. Он молдаванин. Жил в нашем поселении. Несколько месяцев. За это время арабские террористы совершили у нас несколько попыток теракто. А две недели назад расстреляли четверых детей. Подозреваем, что по наводке Игоря. Он решил избежать слежки, взял расчет. Причем не дожидаясь дня получения зарплаты. Рувен, – при этих словах Йошуа, вдохновившись, широким жестом указал на меня – попытался задержать его, Игорь нанес ему удар по голове. У Рувена теперь сотрясение мозга. Завтра этот Игорь может получить новое задание – выяснить, когда в вашем кафе больше всего посетителей, откуда террористу-самоубийце удобнее всего подойти, под кого гримироваться. Полиция его искать не станет. У нас нет доказательств. Помогите нам вы. Его надо поймать! Вы, спасете сотни человеческих жизней! Сотни людей скажут вам спасибо!
За десять дней до. 8 таммуза. (17 июня). 21:00
Спасибо тебе, Йошуа! Ты не только убрал в моем доме все следы Гошкиного присутствия – ты превратил мое скромное логово в произведение искусства. Вчера, перед тем, как отвозить Гошку к Инне, я лишь попросил тебя смыть с пола Гошкину кровь, которая накапала, когда я во время неудачных попыток кормления через шприц случайно разодрал ему десну. А ты что сделал? Кто заставил тебя так вылизывать пол, что, прожив несколько лет в этом эшкубите, я с изумлением обнаружил, что линолеум в нем, оказывается, не темно-бурый, а светло-серый?
А пыль? Ты стер пыль с полок незастекленного шкафчика с розовыми ребрами, и самолетик секундной стрелки на часах, дотоле летавший в пасмурно-дымном городском небе, устремился в прозрачную, как глаза Дворы, весеннюю лазурь.
Это была новая комната, и в ней надо было начинать новую жизнь – без Гошки. Не успел я переступить порог, как у меня из головы выветрились все бурные события дня. Я забыл обо всем, кроме моего песика. Я сел на пол в угол, на то самое место, где он любил лежать, и заплакал.
* * *Плакал я и во сне, хотя сон был… Как бы это сказать?.. Странный сон. Сон-воспоминание. Мне приснился сколькотолетней давности эпизод нашей совместной с Гошкой биографии.
Это было вскоре после того, как, отведав зубов бродячей собаки, Гошка стал панически бояться своих четвероногих собратьев. От любой моськи шарахался, как от слона. Особенно, почему-то, (предчувствие?) пугал его большой черный дворняг, принадлежащий Фиме Рубину, жителю Городка, владельцу колбасной фабрики, находящейся в промзоне нашего поселения. Этот пес жил при фабрике, с нее же и питался, ее же и охранял. В свободное от работы время, как правило, в дневное, он бегал по Ишуву, пугая непривычных к собакам религиозных израильтян своим баскервильским видом. Однажды в шабат мы с Гошкой прогуливались недалеко от дома и встретили Давида, того самого, у которого впоследствии сын погиб при взрыве автобуса. Тогда еще этот сын был жив, здоров, бегал в школу, помахивая пейсиками и глядя на мир сквозь бесконечно увеличивающие очки. Давид пребывал в благодушном настроении и с удовольствием присоединился к нам с Гошкой. Утро cтояло сентябрьское, жара еще не вступила в свои права, на небе были нарисованы облачка, в-общем, как говорится, ничто не предвещало. На пути нашем оказался невесть откуда взявшийся старенький автобус, давным-давно снятый с колес и используемый, уж не знаю кем, в качестве склада или мастерской. Мы обошли его и оказались на тротуаре в узком коридоре между этим автобусом и проволочной оградой. По этому коридору навстречу нам двигался вышеупомянутый черный пес. При виде Гошки он зарычал. Столкнувшись нос к носу с черным чудовищем и поняв, что назад пути нет, мой питомец на секунду остолбенел, а потом, в соответствии со старым добрым правилом «Бей первым, Фреди!», впился недоброжелателю в мохнатое ухо. Тот взвыл и начал дергаться, но Гошка лишь сильнее сжимал челюсти, неожиданно оказавшиеся грозным оружием. Обеими руками я, как Самсон, начал раздирать эти челюсти, одновременно запихнув локоть в пасть черному псу, чтобы, получив, наконец, долгожданную свободу, он не вознамерился использовать ее во вред моему любимцу. Соответственно, кровь у меня полилась и из-под зубов Гошки и из-под зубов черного пса. Впоследствии мне объяснили, что действовал я совершенно неправильно, по крайней мере в отношении Гошки, что, если хочешь заставить пса разжать челюсти, надо элементарно врезать ему по яйцам. Интересно, что сейчас, во сне, эта мысль пришла мне в голову, но я решил – пусть лучше из моих рук течет кровь из-под зубов обеих собак, но я не буду бить по яйцам моего ненаглядного. А крови и впрямь была Ниагара, особенно из большого пальца – впоследствии у меня с него два месяца ноготь слезал. Давид прыгал вокруг нашей троицы со здоровенным булыжником в руке и орал:
