Сборник - Приключения-75
Чтобы не отвлекать дежурного, переходим в соседнюю комнату, и, поскольку в деле фигурирует бешбармак, я решаю присутствовать при составлении протокола. В небольшом помещении мы все оказались, что называется, нос к носу.
— Доигрался. — Одновременно Иван Кузьмич выдыхает легкий запах алкоголя.
Держится он отлично, такое состояние и нетрезвым даже не назовешь; по всему видно, выпил человек самую малость. Но запах спиртного, исходящий, например, от врача, может заставить меня отказаться от его помощи. Думаю, то же табу обязательно и для воспитателей несовершеннолетних. А то сразу пропадает уверенность, что перед тобой последователь Макаренко.
Пока составляется протокол, я рассматриваю кусок железа с грубо пробитыми отверстиями для пальцев. Плохонькая самоделка.
— Ну-ка надень, — предлагаю я и перехватываю понимающий взгляд Ивана Кузьмича. По-видимому, ему кажется, что он участвует при проведении важного обличающего эксперимента.
— Доигрался, — с каким-то даже удовлетворением снова повторяет он.
Бешбармак на пальцах подростка «ходит», еле держится. Нет, не эта рука нанесла Кямилю тяжкий удар.
— Может быть, не твой?
— Мой. — А взгляд с вызовом предназначен не мне, Ивану Кузьмичу.
— Откуда он у тебя?
— Сам сделал.
— Для чего же ты его сделал?
— Надо было, и... сделал.
— Для чего же? Чтобы... кого-то ударить?
В голосе Аллы сострадание. Именно сострадание и к потенциальной жертве, и к самому виновнику. Эта-то жалость и вызывает на лице подростка жалкую улыбку — чувствуют несовершеннолетние искреннее участие взрослых.
— Это мне против Сабира нужно было, если и ко мне, как к другим, сунется. Он у нас любого избить может; с ним и воспитатели связываться не хотят.
— Врешь, все врешь. Думаешь, здесь тебе каждому слову поверят? — перебивает воспитанника Иван Кузьмич. — Сделал... ничего ты не мог сам сделать. У нас в производстве такой контроль, стружка и та под учетом. Из дома или от товарищей городских давно притащил, а теперь вот попался. Ишь ты, с три короба наплел.
— Ничего не наплел, — оправдывался воспитанник, — вчера только и сделал. На перерыв в мастерской остался и выточил.
— Вчера-а-а?! — срывается на дискант Иван Кузьмич. — В мастерской?!
Агрессивность воспитателя не производит абсолютно никакого впечатления. Видно, и вправду не так страшен Иван Кузьмич, как неизвестный нам Сабир. Но Иван Кузьмич не на шутку разгорячился:
— Здоров же ты фантазировать. Вчера сделал... для самозащиты, значит... Здоров гусь... По шее следует за такие фантазии...
Это звучит уже как приглашение к действию, да еще с заранее выданной индульгенцией.
— Спокойней, гражданин, — с холодной вежливостью вмешивается Алла Александровна, погончики на ее маленьких плечах жестко топорщатся кверху, и, видимо, оттого, что он назван не по имени-отчеству, а гражданином, Иван Кузьмич сразу остыл, сел на место. Наступила тягостная пауза. В искренности подростка сомнений нет: и кастет на днях сделан — отверстия в металле свежие и рваные, — и если уж кто сфантазировал, так сам воспитатель насчет «поднадзорной стружки», и «тиран» мальчишек — Сабир наверняка существует, — однако все эти обстоятельства отнюдь не превращают владельца бешбармака в борца за независимость. Ни Алла, ни я не пришли в умиление от его личности. Кому-кому, а сотрудникам милиции хорошо известно, как быстро такие ребята теряют ориентацию в вопросах справедливости, допустимости применения силы в том или ином случае, в той или иной форме. Действительно, бывает так, что хватается парень за нож или такую вот железку, чтобы постоять за себя, дать отпор обидчику, на чьей стороне сила либо дружки. Бывает так, что и одной угрозы оказывается достаточно, чтобы отпугнуть сильнейшего. Но даже в таком безобидном на первый взгляд случае негативные последствия наступают неотвратимо. Защитивший себя незаконным способом всегда одерживает пиррову победу. Успешная защита переходит в сознание превосходства силы, быстро размываются градации объектов ее приложения, вчерашняя жертва сама превращается в обидчика, а там потребность в новом самоутверждении, а там избиение абсолютно невинного, и вчерашний «справедливый борец» становится опасным для окружающих.
— Придется составить акт и доложить о тебе в комиссию при горисполкоме, — говорит Алла. — С Сабиром мы разберемся, но постарайся понять: наказание ты заслужил. Верно?
— Не знаю, — ответил он.
Может быть, действительно не знает. Стреляют же из ружья иные дяди в незадачливых любителей чужих фруктов. А этому все-таки шестнадцать. Сабир для него наверняка пострашнее садовых воров.
«Какой-никакой, а за обеденный перерыв выточил, — поднимаясь к себе, думал я. — Алла, конечно, сделает представление, но кому-нибудь из нас надо вплотную заняться интернатом».
Интернатом мы занялись основательно. Но это было потом, после... А сейчас мне позвонил Анатолий, и его сообщение круто изменило главное направление поиска.
СООБЩНИК
— Какая разница между следователем и оперативником?
— Такая же, как между редактором и корреспондентом.
Опять, уже в четвертый раз за сегодняшний день, я проехал по Морской улице.
«Колесов А. Н.» — на дверной табличке. Так и есть: именно здесь я побывал сегодня утром. Еще до того, как мне открыли, я вспомнил высокого, аскетического типа мужчину средних лет. Он не проявил ни малейшего желания пропустить меня дальше прихожей, вежливо, но совершенно безразлично выслушал и отрицательно покачал головой. У меня осталось чувство, будто разговаривал с глухонемым.
Нажимая кнопку, ловлю себя на желании сделать это помягче, будто от тембра звонка зависит, сообщит ли мне А. Н. Колесов что-нибудь стоящее или в последний момент передумает. В дверях знакомое лицо хозяина, и на этот раз приглашающий жест, сопровожденный коротким:
— Прошу. Внучка тяжело больна, сейчас вроде лучше.
Теперь понятно, откуда эта глухая тишина в квартире, откуда безразличие к чужой беде. Мы, занятые своим профессиональным делом, часто упускаем из виду вот такие привходящие обстоятельства и поверхностно судим о людях, с которыми сталкиваемся в процессе сыска. Однако через пару минут мне было уже не до отвлеченных рассуждений. Выслушав Колесова, я снова стал сыщиком и только им.
— Вчера вечером раздался треск мотоциклетного мотора. Это было очень громко. Прямо под балконом. Мотор не заводился, а буквально грохотал с короткими интервалами. Так продолжалось долго. Я потерял терпение, вышел на балкон. С мотоциклом возился какой-то парень. Я крикнул ему, чтобы он откатил мотоцикл подальше, здесь больная, но он и не услышал меня... Грохот стоял неимоверный. Наконец мотор завелся, и он уехал. Вот, собственно...
