Мэри Стюарт - Гончие Гавриила
― Да, в этом-то я смертельно уверена. Что ты туда положила? Еще наркотика, чтобы я вела себя тихо, или что-нибудь похуже?
― Не знаю, о чем вы творите. Ничего я туда не положила. Цыпленка, травы и овощи и…
― И пару капель яда сверху? ― Она резко дернулась, я отпустила ее и выпрямилась. Мы были примерно одного роста, но я чувствовала себя на ярд выше и просто оледенела от ярости и осуждения. Такое покушение скорее выводит из себя, чем пугает. Тем более, что попытка не удалась, остается только бурно реагировать и находить в этом облегчение.
― Ну? ― спросила я мягко.
― Нет, вовсе нет! Нет! Чего ты такая дура и думаешь так? Яд! Где я возьму яд?
Она проглотила все, что хотела сказать, в двери появился Генри Графтон.
― Что такое? Кто говорит про яд?
Она повернулась к нему, вытянула руки, будто пытаясь остановить, тело продолжало изгибаться в поклоне, как резная статуэтка японской леди. Она облизывала приоткрытые губы, но молчала. Он посмотрел мимо нее на меня.
― Я говорила, ― сказала я. ― Это чудное создание положило что-то в мой суп, но не признается, что. Может, она это сделала по вашему приказу?
― Чушь.
― Наркотики сколько угодно, но никакого яда? Это ваше лицемерие… Может быть, она вам скажет, что она туда засунула и зачем? Или вы это унесете и проведете анализ в лаборатории за соседней дверью?
Он посмотрел на поднос.
― Вы ели хоть немного супа?
― Нет, иначе, не сомневаюсь, я уже бы каталась по полу.
― Тогда откуда вы знаете, что с ним что-то не в порядке?
― Не знаю. Боговдохновенная догадка. Но ей слишком хотелось, чтобы я его съела, а до сих пор она не слишком беспокоилась о моем благе. Она случайно бросила туда кольцо, а когда я сказала, что теперь не хочу его, она расстроилась. И я поняла. Не спрашивайте как, но ставлю двадцать против одного, и не говорите, что вы так не думаете. Посмотрите на нее. А где она его взяла… В ее распоряжении целая комната бабушкиных лекарств. Спросите ее, эту маленькую мисс Борджиа. Может, вам она признается.
Задолго до того, как я закончила свою речь, его внимание переключилось на Халиду, черные убийственные глаза масляно сверкали. Я почувствовала острое облегчение, что среди всей суеты и после ночных проблем он готов так серьезно к этому относиться. Ведь это значит, что он не желает мне и Чарльзу действительного вреда. Но выражение его глаз и очевидный ужас девушки удивили меня. Она сжала руки на груди, мяла красивый шелк, будто чтобы согреться.
― Это правда?
Она отрицательно завертела головой, потом заставила себя заговорить.
― Это все вранье, ложь. Зачем мне ее травить? Ничего в супе нет, только мясо, травы, лук и…
― Тогда ты не будешь спорить и выпьешь из него бульон. ― И, прежде чем я поняла, что он собирается делать, он поднял с подноса тарелку и понес ее к девушкиному рту.
Я охнула, потом слабо сказала:
― Ой, нет! ― Это уже чересчур, инсценированная ситуация из «Тысячи и одной ночи», восточная мелодрама. ― Ради Бога, почему просто не позвать собак и не опробовать суп на них? Это же обычная практика. Смилуйтесь, прекратите эту сцену, я снимаю обвинение.
Я замолчала, когда поняла, что мелодрама отвлекла доктора Графтона от двери, девушка загораживает меня от него, на стене над кроватью принца висит ружье, и если успеть его схватить… Они не обращали на меня ни малейшего внимания. Она отступала, пока не наткнулась спиной на кучу ящиков у кровати, и отпихивала руками тарелку. Он быстро отодвинул ее, чтобы суп не пролился.
― Ну а почему нет? Я что, должен поверить, что весь этот вздор правда?
― Нет, конечно неправда! Она так говорит просто потому, что ненавидит меня! Клянусь. Если хотите, я поклянусь головой своего отца! Где я возьму яд?
― Если учитывать, что комната бабушки вполне сойдет за аптеку, ― сказала я холодно, ― любой мог бы там найти что угодно.
Графтон не обернулся ко мне, все его внимание было обращено на девушку, которая не отводила от него глаз, как загипнотизированный кролик, но в любую минуту готова была спрятаться за ящики. Я придвинулась поближе к двери.
Халида, очевидно, почувствовала, что ей не отвертеться, поэтому сдалась.
― Ну хорошо, раз вы мне не верите. Я положила туда кое-что и хотела, чтобы она это съела, но это не яд. Это слабительное, у нее просто заболел бы живот. Она сука и сукина дочь, и вы заставили меня отдать ей кольцо, хотя она и так богатая, и я, конечно, не хочу ее убивать, но я ее ненавижу. И я подлила масла в суп, просто чтобы она немножко помучилась, совсем немножко… ― Ее голос замер, она выглядела полностью разбитой, наступила тяжелая тишина.
― Очаровательно, Боже мой, очаровательно! ― Я была уже в двух прыжках от двери. ― А потом ты хотела меня запереть вместе с Чарльзом и оставить в таком состоянии?
Ну совершенно они не обращали на меня внимания. Она закончила свое признание:
― И если вы заставите меня, то я выпью, чтобы доказать, что это правда… Но сегодня я вам нужна, чтобы помогать вам и Джону, поэтому дадим это собаке или Яссиму, или кому-то неважному, так что вы увидите…
Уродливая вена опять билась на виске Графтона. Они больше мной не интересовались, что бы между ними не происходило, я была полностью вычеркнута и могла бы уйти, но стояла, будто приросла.
― Где ты его взяла? ― спросил он.
― Забыла. В ее комнате, наверное… Оно у меня уже давно… Все эти бутылки…
― В ее комнате не было слабительного, я это знаю. Не морочь мне голову, там бы ты такого не нашла. Я следил, чтобы там не было ничего вредного, а после того, как у нее начались приступы болезни, я все осмотрел, чтобы выяснить, не травит ли она себя чем-то. Давай, рассказывай. Ты принесла это из деревни или сделала эту мерзость сама?
― Нет… Говорю, это ерунда. Это было у Джона. Я взяла из его комнаты.
― У Джона? Зачем ему такая вещь? Ты сказала «масло». Ты имела в виду касторовое масло?
― Нет, нет, говорю, не знаю, что это. Это была черная бутылка. Спросите у Джона. Он скажет, что это безвредно! Он говорил, что у него сильный привкус, поэтому я добавляла побольше трав и перца…
― Когда ты использовала это первый раз? Когда я уезжал в Чибу?
― Да, да, но почему вы так смотрите? Это чепуха, капля или две, а потом маленькая болезнь, совсем не сильные боли… А потом она всегда была такой тихой и хорошей…
Теперь я бы даже не согласилась уйти, даже начни кто-нибудь меня выталкивать. Тарелка затряслась в его руках, голос звучал напряженно, как готовая лопнуть струна, но девушка, казалось, ничего не понимала. Она почти успокоилась, опустила руки и вертела ими свою юбку. Я уже поняла, что говорят они не обо мне, а о бабушке Ха.
