Леонид Млечин - Поединок (сборник). Выпуск 14
Из допроса на следствии Петрушина Валентина Васильевича (продолжение)
«Вопрос. И в итоге вы согласились приобрести автомашину «Москвич» на имя сына Бориса?
Ответ. Да, примерно через полтора месяца очередь подошла, машина была оформлена на его имя, но Борис не платил за нее ни копейки, все деньги мои, точнее, наши с женой: сбережения за много лет. Как только машину оформили в ГАИ, сын сразу же через нотариальную контору подарил ее Светлане. Она еще не была его женой, потому что не развелась с Вадимом, но, возможно, этот дар ускорил развод, так как сын сказал нам: «Теперь Светлана поверила мне окончательно. Она согласилась. Ты понимаешь, папа, она согласилась!» Я никогда раньше не видел его таким счастливым. Жена даже укорила меня: «Вот видишь, а ты боялся! Нам с тобой в их отношениях не разобраться...»
Этот эпизод нашел отражение и в показаниях Светланы Тимаковой на следствии и в суде. Вот короткий отрывок.
«...На мой вопрос, а мы всегда были откровенны друг с другом, Светлана ответила примерно так: «Пока не буду иметь гарантий, в мужья не допущу». Меня тогда кольнуло это слово: «гарантий», мы долго обсуждали, о каких гарантиях она говорит. Я поняла Светлану примерно так: слова потеряли всякую цену, она хотела бы убедиться, что человеку, который намерен на ней жениться, нужна именно она, а не ее мама с положением, связями, не дом и все, что есть в этом доме. Мне кажется, это стало для нее каким-то «пунктиком»... История с машиной была ей нужна как экзамен: любит или темнит? Когда Борис перевел машину на ее имя, Светлана пояснила: «Какой дурак отдал бы машину, чтобы запудрить мозги?» Эта машина развеяла у нее все сомнения...»
Пока я читал дело и разыскивал нужных мне собеседников, Галина Ивановна времени зря не теряла: она решила использовать мой приезд для воспитательной работы в своем ПТУ. Так оказался я вдруг на ее «воспитательском часе», который вопреки своему названию длился не шестьдесят минут, а все двести сорок. И если бы гость не признался постыдно в усталости, — мог продлиться и больше.
Я очень давно не был на встречах с такой юной аудиторией, причем аудиторией почти исключительно женской. Передо мной сидели десятка четыре девчонок, предупрежденных Галиной Ивановной, зачем пожаловал товарищ писатель в их родной город. Кое-кто знал уже раньше историю Светланы Гороховой и успел рассказать о ней остальным. Так что разговор начался без раскачки, сразу по делу. Он удивил меня неожиданной откровенностью и прямотой.
Если в дни моей юности жарко спорили на бессмертную тему, может ли девочка первой признаться мальчику в любви, если позднее тот же вопрос задавался в слегка измененной редакции («Можно ли позволить себя поцеловать уже на первом свидании?»), — наша встреча началась с вопроса тоже прямолинейного, но отнюдь не столь же наивного: «Верно ли, что мы возвращаемся к эпохе матриархата?»
Нарочитая парадоксальность формулировки заставила меня улыбнуться, но задавшая вопрос девочка — с короткой стрижкой, в очень элегантном трикотажном костюме, который еще больше подчеркивал ее юность и стройность, — опередила мои возражения:
— Не в том смысле матриархат, как писал о нем Энгельс, а в смысле житейском. Я вот про что: сегодня женщина выбирает мужчину, а не наоборот («Не всегда!» — крикнул кто-то, девочка не обратила на этот возглас никакого внимания), и заботится о семье, и вообще берет на себя всю нагрузку. А мужчина принимает это как должное и с охотой подчиняется женской заботе. И даже не понимает, что тем самым просто перестает быть мужчиной. Вам ясно, что я имею в виду?
Мне, кажется, было ясно, но какая-то несовместимость школьной обстановки и юных лиц с горькой деловитостью всерьез поставленного вопроса мешала мне сразу настроиться на предложенную волну. Я спросил девочку, сколько ей лет, из какой она семьи и почему задала именно этот вопрос.
Оле Жучкиной только что минуло восемнадцать, мать работала в детском саду, отец — инженер. Эти уточнения мало что проясняли, но Оля пришла мне на помощь, сказав, что семьи Жучкиных и Гороховых живут по соседству и что вопрос ее имеет прямое отношение к делу Светланы.
Так оно, пожалуй, и было, потому что тема «доказательств», которые требует любовь, доказательств со стороны не женщины, а мужчины, выплыла снова, повернулась неожиданной гранью и дала пищу для размышлений.
Вот, если коротко, позиция Оли и нескольких ее наиболее активных подруг — позиция, которую, естественно, я излагаю не цитатно, а своими словами.
Все то, чего мужчина добивался когда-то от женщины, постепенно входя в ее жизнь, терпением, щедростью и упорством доказывая неподдельность своих чувств, теперь достигается без малейших усилий. Не только слова, но даже иные поступки потеряли всякую цену, потому что за ними, в сущности, ничего не стоит. Признаваться в любви считается не только старомодным, но и просто смешным: вроде бы ты не от мира сего. С луны упал, не иначе...
Но потребность в любви все равно остается, никуда от нее не деться. Очень хочется знать, что ты не просто «предмет». Не объект для балдежа. И не спутник «на вечер». Что человек ради тебя готов хоть чем-нибудь поступиться. Еще лучше — не чем-нибудь, а решительно всем. Но как доказать все это? По-современному, но с такой же проникновенностью, с какой некогда воспринимались клятвы и заверения, дежурства под окнами и букеты цветов?
Поднялась одна девочка — она приглянулась мне с самого начала прелестной своей миловидностью, — которой так шли чуть прищуренные и оттого придававшие лицу ее сосредоточенность и серьезность большие карие глаза. Когда она заговорила, первое впечатление подтвердилось.
— В литературе, — сказала она, — этой стороны жизни почему-то не касаются, или мне просто не попадались хорошие книги. Что-то сдвинулось в отношениях между людьми, а старые романы на вечные темы — о любви, я имею в виду, — не дают ответа на вопросы, которые нас волнуют. Я хочу сказать: мое поколение.
— Конкретней! — выкрикнул кто-то. Девочка метнула на меня вопрошающий взгляд, дождалась ободряющего кивка и продолжала:
— Опыт у меня, конечно, еще небольшой, но выводы кое-какие можно сделать. Я дружила с четырьмя... — внезапно остановившись, она подыскивала нужное слово.
— Ясно! — выкрикнул тот же голос, но теперь она возразила:
— Ничего тебе не ясно. Можно так сказать: один мальчик, один молодой человек и двое мужчин. Самостоятельных... Первый — на двенадцать лет старше. А второй даже на двадцать. (Почему-то я ждал «движения в зале»: удивленного вздоха, реплики или смешка. Не дождался...) Есть разница? Если один — мальчишка, а другой, как принято выражаться, годится в отцы? (Я не понял, к кому обращен был вопрос. Думаю — к себе же самой.) Никакой! Ну, просто никакой разницы. С первой же встречи только один интерес. — Вдруг она вскинула голову, с вызовом на меня посмотрела: — Совсем не тот, про который вы подумали. (Я тогда ничего не подумал: просто слушал и мотал потихоньку на ус.) Это не обсуждается, это подразумевается, раз он мне приглянулся и я ему тоже. Что дальше — вот в чем проблема. И в этом же весь интерес. Непонятно? Сейчас объясню. Что им светит со мной? Теперь понятно? Пускай не в семейной жизни, а просто так... Ну, вечер-другой — это ладно, побалдели и разошлись. А потом — продолжать или это будет напрасная трата времени? Кто папа? Кто мама? Связи какие? Перспективы, среда... Зачем я, когда есть десятки на выбор? Удовольствие то же, но зато с дополнительной пользой...
