Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста
— Отомстить за себя, графиня! О! Что же это вы хотите сделать?
— Да, слушай, что я тебе скажу, Фаншета. Я могу говорить с тобой совершенно откровенно: ты ведь была спутницей моего детства, знаешь все мои хорошие и дурные качества и не станешь никому открывать моего секрета. Я люблю своего мужа, и он меня любит всей душой. Никто лучше меня не знает всех его чудесных достоинств и всех слабостей его характера. Не знаю, почему, да и он сам, пожалуй, не знает, он разбил мое сердце, оскорбил мою любовь, при постороннем человеке бросил мне в лицо обвинение, которое навсегда разбивает счастье женщины. Но как бы то ни было, как ни старается мой муж забыться и доказать себе, что был прав, он любит меня, любит не за красоту и молодость — ему, разумеется, могут встретиться женщины и красивее, и моложе меня, — а потому что хорошо меня понимает и в глубине душ», отдает мне полную справедливость; одним словом, он знает, что я не виновата.
— О да, графиня! Да чтоб убедиться в этом, ему стоит только взглянуть на вас.
— Ну так вот, видишь ли, — продолжала с лихорадочным оживлением Жанна, — он нанес удар моей любви. Пусть он выстрадает все, что я выстрадала; пусть придет к моим ногам вне себя от раскаяния, стыда, отчаяния и любви, пусть, рыдая, умоляет меня о прощении, а я…
— Вы его простите.
— Может быть! — сказала графиня, как-то странно улыбнувшись, помолчала с минуту, потом спросила:
— Ты видела его после того, как он уехал из Мовера?
— Очень часто вижу, графиня. Разве вы не знаете, что он живет у нас в гостинице, на Тиктонской улице?
— А!.. Нет, я этого не знала. Не правда ли, Фаншета, какой он красивый, щеголь, особенно с тех пор как, сбросил с себя застенчивость гугенота, в которой его так упрекали, когда он был под влиянием жены? Он теперь совсем другой стал, живо изменился от внимания придворных красавиц! И я им от души за это благодарна, — прибавила она, стиснув зубы.
— Как! Вы знаете, графиня…
— Конечно, знаю, Фаншета. Мне хорошо известно, что граф дю Люк де Мовер — один из самых блестящих кавалеров при дворе Людовика Тринадцатого; что его любят самые знатные дамы; что одна его улыбка, один его взгляд делают их счастливыми!
— Но как вы все это узнали?
— Так тебе очень хотелось бы знать это, Фаншета? Но это мой секрет, это касается моей мести, милочка; в этом секрете я себе самой даже едва решаюсь сознаться, — произнесла она, слегка сдвинув брови. — Но я рада, что граф живет у тебя в гостинице. Ты ведь предана мне, Фаншета?
— О, графиня! — грустно воскликнула та.
— Прости, я уверена в тебе, но мне хотелось слышать это от тебя самой.
— Я вам предана душой и телом, графиня, ведь ваша покойная мать поручила вас мне!
— Да, моя добрая Фаншета, я виновата! Так если ты мне ; будешь нужна, и скоро, может быть…
— О, в тот день, графиня, я сочту себя очень, очень счастливой!
— Ну, хорошо, я надеюсь на тебя. Слушай же, что я тебе скажу, Фаншета…
В эту минуту в дверь тихонько постучали, потом поднялась портьера и вошел мажордом.
— Умоляю графиню простить меня, что я явился, когда меня не требовали, — проговорил он.
— Что случилось, мэтр Ресту?
— Графиня, там какой-то огромный солдат, прегрубый, требует, чтоб вам о нем доложили.
— Сегодня как будто день приемов, — Жанна улыбнулась. — Вы его не знаете?
— Он, графиня, похож на авантюриста последнего разряда; прегрубый, как я имел честь докладывать, чуть не прибил меня; а между тем я его где-то видел.
— Но ведь он, вероятно, сказал вам свое имя, мэтр Ресту?
— Точно так, графиня; его зовут капитан Ватан.
— Ватан! — с удивлением вскричала Фаншета. — Этот человек здесь?
— Я имел честь доложить графине, — обиженно ответил мажордом.
— Странно! — прошептала мадам Грипнар.
— Что странно, милая Фаншета?
— О, если я не ошибаюсь!.. — промолвила Фаншета, как бы говоря сама с собой, и твердо заключила, обращаясь к неподвижно стоявшему у порога мажордому:
— Пусть капитан Ватан войдет!
— Я жду приказания своей госпожи, — сухо возразил мэтр Ресту, — она одна, насколько я знаю, имеет право приказывать здесь.
Женщины переглянулись с улыбкой.
— Попросите его войти, мэтр Ресту.
Мажордом почтительно поклонился, отворил дверь и доложил:
— Капитан Ватан.
Авантюрист вошел, опершись одной рукой на рукоятку рапиры. Остановившись посреди комнаты, он снял шляпу, почтительно поклонился и ждал, когда с ним заговорят. Знаком велев мажордому выйти, графиня отвечала наклонением головы на поклон капитана.
— Что доставляет мне честь вашего посещения? — осведомилась она.
— Моя глубокая любовь к вам, графиня, — произнес он, поклонившись еще ниже, — искренняя дружба, которую я почувствовал с первого раза, как увидел вас.
Он поднял голову и подкрутил усы. Графиня невольно улыбнулась оригинальному обороту фразы.
— Кто вы такой? — спросила она.
— Вы, вероятно, уже знаете мое имя, графиня, от глупца, который вам обо мне докладывал. Меня зовут капитаном Ватаном; имя забавное, но ведь я не виноват, что мне его дали; да и не в том дело; я пришел сюда сказать вам, что вполне вам предан; этого, я вижу, для вас недостаточно, так вот Фаншета Грипнар, которая, кажется, пользуется полным доверием с вашей стороны, я убежден, не задумается поручиться за меня, как за себя самое. Здравствуйте, дружок мой Фаншета; скажите же, пожалуйста, графине, какого вы обо мне мнения. Не бойтесь за мою скромность — это избавит нас от длинных объяснений, которые всегда заставляют терять золотое время.
— О, капитан, дорогой капитан, как я рада, что вы пришли сюда! — воскликнула Фаншета. — Милая госпожа, вы совершенно можете довериться капитану Ватану. У него чудесное, благородное сердце!
Графиня встала и, подойдя к капитану, продолжавшему неподвижно стоять посреди комнаты, пристально посмотрела на него с минуту.
— Благодарю вас, — с чувством сказала она, протянув ему руку, — и так же искренне принимаю вашу преданность, как вы мне ее предлагаете. Я вас еще не знаю, но какое-то внутреннее чувство влечет меня к вам и говорит, что я могу положиться на вас. Теперь мы союзники, брат и сестра!
Страшная бледность разлилась при этих словах по лицу авантюриста; две слезы задрожали на его ресницах; он низко поклонился, чтоб скрыть волнение, и почтительно поцеловал руку графини. Благодаря железной воле ему удалось подавить чувство и скрыть его в своем сердце.
Он снова сделался хладнокровен, спокоен, насмешлив, как обычно.
— Договор заключен, графиня, — объявил он, — и — Бог свидетель! — уж никак не я его нарушу!
— Садитесь, капитан, — с улыбкой предложила она. — Но, извините за вопрос: скажите, пожалуйста, каким образом вы меня знаете, а я не припомню, чтоб когда-нибудь видела вас?
