Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)
У Марка вдруг перехватило горло, до того ему сделалось жаль этих сорванцов, которые собирались его бить.
А дерутся они часто. Жалят друг друга, как скорпионы в бутылке. Но неприязни к ним Марк уже не чувствовал. Только одного человека он ненавидел в свои пятнадцать мальчишеских лет — дядю.
Что же делать? Несчастье случилось, от него никуда не денешься. Марк и не подумал ни в чем раскаиваться, он не чувствовал за собой никакой вины. Надо было приучаться жить здесь… А эти ребята — его товарищи. Товарищи — значит, он должен относиться к ним по-товарищески: то есть не считать себя лучше и выше, только потому, что он не воровал и не грабил. Он бы никогда не унизился до воровства, как никогда не унизился до лжи, даже если бы умирал с голода. Но они его товарищ и…
Марк встал и пошел к ним… Сделалось очень тихо. Ребята настороженно смотрели на высокомерного новичка, которого они собирались «проучить».
— Тоска здесь зеленая, — просто сказал Марк. — Хотите, расскажу что-нибудь интересное?
Ребята переглянулись. До отбоя еще далеко. Пусть пока рассказывает.
Марк присел на чью-то койку и стал рассказывать историю Давида Копперфильда.
Давно уже был отбой, дважды заглядывал к ним воспитатель и приказывал спать, а Марк все рассказывал. Он остановился на самом интересном месте и лег спать.
— Доскажу завтра, — пообещал он.
— Спасибо! — благодарно сказал самый маленький.
— Спасибо! Спасибо! — понеслось со всех сторон. Все дети любят слушать (взрослые тоже).
— С ним не заскучаешь! — сказал самый большой. — Вот повезло нам!
Никто и не вспомнил о том, что собирались его бить. Отныне он был на положении любимца публики. Им восхищались, его берегли, к нему подлизывались. Днем на работе к нему подходили ребята из других бараков.
— Марк, ты будешь сегодня рассказывать?
— Буду.
— Можно прийти?
— Конечно, можно.
С того дня, как Марка привезли в колонию, там стало чище и радостнее. Драки прекратились, по крайней мере, в его бараке. Удивительное дело. Утеряв свое детство, Марк словно вернул его этим маленьким правонарушителям. Не знаю, насколько бы их хватило? Остались бы они такие? Марк пробыл в колонии меньше месяца.
О том, что Марка собирались после отбоя бить, заподозрил в тот первый день и дежурный воспитатель. Он был наготове, и каково же было его изумление, когда Русанов без постороннего вмешательства справился с семидесятью озлобленными хулиганами—не физически, а морально, взяв над ними верх. Через несколько дней воспитатель доложил о новичке начальнику колонии Михаилу Михайловичу Захарченко:
— В бараке ни одной драки. Всё свободное время слушают Русанова. Когда он устает, мальчишки мирно беседуют, вспоминают дом, смеются. Ни разу не играли в самодельные карты, потому что Марк не любит карт. Вчера перед сном развозились, как маленькие: прыгали, бросались подушками, хохотали. Ни одного проступка на весь барак.
Вот тогда Михаил Михайлович решил поговорить с Марком. Предварительно он ознакомился с его делом… К своему великому удивлению, он не нашел там «состава преступления». Каким же образом мальчик попал сюда? Что за чушь?
Михаил Михайлович хотел вызвать Русанова в кабинет, но, подумав, сам пошел в барак.
Марк как раз рассказывал. Ребята слушали не дыша. При виде начальника встали. Захарченко добродушно махнул рукой.
— Садитесь. Русаков, продолжай. Я тоже хочу послушать. — Захарченко сел на табурет у стола. Марк покосился на него, но продолжал непринужденно рассказывать.
Захарченко слушал с полчаса, пока Марк не объявил перерыв.
— Я устал, — пояснил он коротко. Захарченко с восхищением смотрел на него.
— Спасибо, Марк. Я ведь не читал «Таинственного острова». Как-то не удосужился. У меня тоже было нелегкое детство. И я… считался трудным малым. Но теперь обязательно прочту.
…Марка выпустили как «не нуждающегося в изоляции» да еще справку дали, что он «ударник труда и примерного поведения». Домой Марк отказался ехать наотрез. На первых порах его приютила жена Михаила Михайловича. Захарченко добился зачисления Марка в интернат для окончания образования. Но Марк неожиданно отказался.
— Я больше не хочу в школу, — отрезал он. — Поеду в Архангельскую область.
Михаил Михайлович долго смотрел на него.
— Не сорвешься? — спросил он.
Марк удивленно взглянул на него. Захарченко усмехнулся.
— Будешь писать?
— Буду.
— В Москве к тетке зайди.
— Обязательно. И к дяде Грише. Это дворник. Славный старик.
— Куда же ты хочешь, на стройку?
— Хочу стать летчиком, работать в лесной авиации. Хорошая школа.
— Молод еще, не возьмут.
— Возьмут. Хоть аэродром подметать!
— Ты это только теперь придумал?
— Нет. Я с одиннадцати лет мечтал стать пилотом, только никому не говорил. (Рыжику, положим, говорил.)
Марк взял у Захарченко взаймы денег на дорогу и уехал.
Марк приехал в один из городков Архангельской области (адрес прочел в «Огоньке» — статья была о лесной авиации), пришел на аэродром и попросил работы. Его не взяли. Марк заявил, что все равно не уйдет («Я же специально ехал к вам из Москвы»), даром согласен работать.
— А что есть будешь?
— Ягод в лесу нарву.
Оставив в конторе чемоданишко, Марк таскал со склада ящики со взрывчаткой, ранцы, мотыги, лопаты, помогал снаряжать и мыть самолеты… Вечером его взяли переночевать в общежитие, напоили чаем, накормили.
Марка полюбили. Закрыв глаза на правила, устроили на работу. Работал он как взрослый. Ему не было и шестнадцати, когда его в виде исключения допустили к парашюту.
В лесной авиации Марк работал до самой армии. Кончил вечерний авиационный техникум. В военкомате ему предложили самому выбрать род войск. Он попросился в воздушную часть.
И начались солдатские будни… Трудная, напряженная учеба требовала выносливости, смекалки. Ведь десантник должен быть радистом, сапером, метким стрелком, спортсменом.
Новые товарищи, новая жизнь. Он и в армии много рассказывал, скрашивая солдатам длинные зимние вечера.
После армии Марк поступил в полярную авиацию. Специально просил, чтобы его назначили в Черкасский, потому что там теперь работал Захарченко.
— Не легко ему, — сказал Марк, — сам знаешь, какой это район, побольше Бельгии или Голландии. Огромное строительство. Скоро вырастет город. А народ здесь трудный. Жена его заведует хирургическим отделением больницы в Черкасском.
— Марк, а Нина тебе пишет?
— Рыжик? Конечно. Она учится в медицинском. Закончит, будет проситься сюда.
