Андрей Ильин - Дойти до горизонта
Глава 21
Сижу на своем любимом месте — на баке с пресной водой. Верчу на коленях карту, вожу по ней огрызком линейки. Получается явная ерунда. Я перепроверяю эту ерунду подсчетом, математика — царица наук, на все ответит. Выстраиваю колонки цифр. В итоге получаю ерунду в квадрате.
— Где мы находимся? — нетерпеливо спрашивает Татьяна.
Вопрос не праздный, фактически она интересуется, когда будет берег, люди, вода. Придется ее расстроить.
— Согласно поим расчетам, мы находимся на плато Усть-Урт в пятидесяти километрах от береговой черты, — невозмутимо сообщаю я итог своих навигационных исчислений.
Что мне еще сказать — так выходит. Вокруг, соответственно, не вода, а песок, не гребешки волн, а кусты саксаула. Не верь глазам своим — верь формулам.
Я сворачиваю бесполезную карту. При наших штурманских возможностях мы плывем согласно сказочному принципу «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Ладно, в берег воткнемся — у кого-нибудь разузнаем. Я улыбнулся своей мысли. Вместо науки определения своего местонахождения в море, банальное: «Дяденька, как проехать до…» — словно не по морю путь держим, а разыскиваем овощную лавку.
Сверяю по компасу курс. "Автопилот работает на удивление точно. Плот заглаживает свою вину. Семь суток мы таскали его на себе, теперь он исправно везет нас. На том мои работы исчерпаны. А жаль. Когда нечего делать, голод и жажда мучают вдвойне. Лучше всего, конечно, спать, смотреть цветные сны про пирожки-ватрушки, но я больше десяти часов не выдерживаю. Остается завидовать Салифанову. Тот дрыхнет, как суслик, по двадцать часов кряду. Как бока не отлеживает-непонятно. Наверное, его организм устроен лучше. На неблагоприятные условия внешней среды отвечает немедленным затормаживанием жизненных процессов. Сердце бьется два раза в минуту, не чаще, дыхания вообще не заметно. Чистый анабиоз, только тот от холода, а этот от жары, жажды и голодухи. Выгода налицо. Плывем все одинаковое количество времени. Только мы четырнадцать часов, а Салифанов — семь. Значит, он в два раза меньше страдает от голода, в два раза меньше от жажды и в два раза от неопределенности положения.
Вот сейчас я маюсь оттого, что плывем по морю, но согласно карте находимся в пустыне, а он сопит, как на домашнем диване. Практически отсутствует на плоту. Тело — вон оно лежит, развалилось, ножки-ручки по сторонам разбросало, смотреть противно. А сам Салифанов неизвестно где витает и что там делает.
— Сократить ему за это пайку в два раза, — делает радостный вывод мой бедный глупый желудок, — тогда мы уравновесимся в расходе калорий. Очень справедливо!
Желудок доволен, он так хорошо все рассудил. Сергей во сне начинает жевать челюстями. Наверняка ему снится еда. Вгрызается сейчас воображаемыми зубами в воображаемую ножку курочки и воображаемый сок стекает по губам. М-м-м! Это становится невыносимым. Я отворачиваюсь от лица Сергея, который уже пытается заглотить то, что разжевал. И вижу… Это ужасно! Сгущенка, половина от съеденной утром пайки, хранящаяся на баке с пресной водой, не стоит, как положено, а лежит на боку и, значит, молоко растекается по баку. Я осторожно, за края, снимаю мокрую тряпку, которой мы прикрываем бак, защищая воду от разрушительного воздействия солнца. Так и есть. Молоко желтоватой лепешкой покрывает жесть, канат, которым бак привязан к настилу пола.
— Таня! — кричу я. — Дай ложку!
Не пропадать же добру! Но пока я, нетерпеливо перебирая пальцами вытянутой руки, ожидаю «инструмент», глубоко спавший Салифанов открывает правый глаз и подозрительным зрачком косится на меня. Он понимает, оценивает, рассчитывает ситуацию в долю секунды. Вскакивает, двумя плавными прыжками, в точности, как гепард, загоняющий жертву, достигает бака, падает возле него на колени и начинает языком обрабатывать от краев к центру металлическую поверхность.
— Таня! Ложку! Скорее! — в панике ору я, но понимаю, что не успеваю.
Наугад запускаю палец под наклоненную салифановскую голову, цепляю на кожу сладкую массу, быстро облизываю и вновь отправляю на поиски калорий. Закостеневшую голову Сергея в сторону отодвинуть невозможно, наверное, даже домкратом. Я убыстряю движения своей руки, теперь она мелькает так, что, наверное, не просматривается со стороны, будто спицы едущего велосипеда. Откуда пальцы выуживают молоко — с бака, каната или салифановского языка? Я уже не задумываюсь. Идет борьба за насыщение.
Сергей отпадает от бака. После него там делать нечего. Жесть отполирована до блеска, не то что молоко, появившаяся было ржавчина снята его языком. Он что у него, из наждачного камня? Салифанов блаженно жмурится, старательно облизывая губы, только не мурлычет от удовольствия. Еще раз на всякий случай осматривает бак, вдруг где завалилась пара десятков сладких молекул. Но бак чист, как касса взаимопомощи перед летними отпусками. Только разве на канате остался тонкий налет молока. Но канат?! Мы получили его с корабля, из машинного отделения. В пеньковые волокна навечно въелся мазут, солярка и разная пахучая нефтяная грязь. О канат вытирали руки, сапоги и детали машин. Цвет каната и вонь, исходящая от него, это, безусловно, подтверждали. Но молоко! Сергей мучается, махнул по канату указательным пальцем, понюхал смоляной налет, появившийся на коже, брезгливо сморщился — стал напоминать высушенную грушу из компота. Но молоко! Жаль ведь. Ища поддержки со стороны, Сергей взглянул на меня. Я отрицательно замотал головой. Была бы обычная грязь или плесень, к которым я уже притерпелся…
Поняв, что компанию ему я не составлю, Сергей наклонился и… а что поделать, выбора-то нет, пустил в оборот пропадающие углеводы.
— Ну как? — спросил я, чувствуя, что на этот раз промахнулся. Мог бы и побороть брезгливость, подумаешь, нефть, делают же из нее искусственный белок.
Салифанов демонстративно промокнул губы подолом рубахи.
— Чистоплюйство погубит тебя, — пообещал он, — еду нужно боготворить, в каком бы виде она тебе ни попала.
Он был безоговорочно прав! Нельзя ресторанные привычки переносить в нынешние аварийные условия.
Вечером, как нам показалось, мы увидели берег. Вспыхнувшая было радость угасла вместе с последними лучами солнца. Было что-то впереди по курсу или нас подвели глаза, осталось неизвестным. От затихшего моря поднялся туман, какого мы еще не видели Пальцы вытянутой руки были еле различимы! Как слепые котята, мы бестолково тыкались вокруг, разыскивая друг друга! Впору было кричать лесное: «Ау-у!» Одежда и одеяло быстро пропитались влагой. Кожа зудила, мы ожесточенно чесались, словно заболели проказой. Украдкой я пробовал выжать угол одеяла, надеясь на то, что добуду пресную воду, но не выдавил ни капли. Сергей тихо ругался по поводу того, что за ночь сырость съест еще часть продуктов из неприкосновенного запаса.
