Андрей Ильин - Дойти до горизонта
Медленно плывет перед глазами панорама берегов. Вот холм у самой кромки воды, но за ним не пролив, а лишь глубокий мелководный залив. Коса, далеко вклинившаяся в море, и вновь берег. Низина, напоминающая овраг, может, ее мы приняли за пролив? Целик компаса подбирается к цифре восемьдесят пять. Восемьдесят пять градусов!
«Уже восемьдесят пять! Мы идем назад! Еще немного, — тяну я с принятием решения, — за тем мысом причалим к берегу».
Татьяна с Сергеем не видят компаса и еще не знают, что все кончено. Они еще стараются, налегают на трубы каркаса, хотя это лишено смысла. За мысом ничего не меняется. Берег. Берег. Берег.
Мне хочется сорваться — зарыдать в голос, не стесняясь слез. Или заорать, напрягая глотку, зажмурив глаза, грозя сжатыми кулаками небу. Не выбирать выражения, все равно меня некому осудить. Татьяна с Сергеем не в счет. Их, как и меня, можно считать, уже нет. Мы — мертвецы, а мертвецам вежливость не пристала.
Почему судьба так жестока? Если суждено было погибнуть здесь, на Аральском море, к чему такие измывательства? Может быть, кончить проще, например, утопить в море, не заставляя проходить через семисуточную пытку волока. Так было бы честнее. Подлая баба-фортуна! Почему она так несправедливо распределяет стороны своей фигуры? Почему я должен загнуться здесь, в неполные двадцать три года, а кто-то дожить до глубокой старости, ублажая свое дряхлое тело всеми доступными удовольствиями. Не хочу так! Не хочу!
Кажется, это уже истерика — вовремя понял я. Не дело! Такие резкие перепады настроения! От безразличия — к надежде, от надежды — к отчаянию. Надо взять себя в руки. Распущенность. Эмоции еще никому пользы не приносили. Думал, что смирился в последние дни с возможностью рокового конца, и вдруг такая вспышка.
Все, встаем! Сколько можно мучить себя глупыми иллюзиями, а тело изматывающей работой. Разом опускаю корму. Плот тормозится. Сергей вопросительно оборачивается. Объясняю.
— Дальше двигаться бессмысленно, мы завершили полукруг и возвращаемся обратно.
В подтверждение показываю компас. Градусная шкала красноречивее слов.
Бросаем плот, как есть, — не якорим его, не подтаскиваем к земле. Заплетаясь ногами, не столько от усталости, сколько от отчаяния, бредем к берегу. Теперь нам все равно — унесет плот или нет. Неделю мы тащили груду железа, выматывая силы. Для чего?
Наверное, больше часа лежим на песке, отвернувшись друг от друга, ничего не предпринимая, ни о чем не говоря. Готовились к худшему, были почти уверены в таком исходе, а на поверку оказались слабы. Ручки подняли. Мы же еще дышим! Существуем! Нельзя продавать свою жизнь по дешевке, как траченную молью шубу.
— Врешь! — озлобленно шепчу, обращаясь то ли к острову, то ли к злобствующей судьбе, то ли к самой старухе с косой. — Ты нас на блюдечке в расфасованном виде не получишь. Мы клиенты беспокойные!
Ловлю на себе странный взгляд Салифанова. Что он хочет, удивляюсь я. Может, ему плохо? Уголки рта Салифанова медленно, как две стрелки, ползут по щекам в стороны и чуть вверх. Он смеется? Почти физически ощущаю, как от этой улыбки больно трескаются его пересохшие губы. Он смеется!!
— Ты чего? — не на шутку пугаюсь я.
Зная, что потребление морской воды первым делом бьет по психике, давно ожидал признаков начавшихся нервных расстройств в ком-нибудь из нас.
— Если бы мы ушли с Барсака чуть позже, если бы выбрали курс на сотую долю градуса больше или меньше, или в первый день на острове пошли в другую сторону, всего этого бы, — Сергей обвел головой вокруг, — не случилось. Калейдоскоп нелепостей! Какой-то проклятый рок! — Он с силой ударил в песок ладонью. — Глупо до смешного!
Салифанов вновь затрясся в беззвучном смехе. Его тоже мучил вопрос — почему все происходило так, а не иначе? Кто ответствен за миллионы случайностей, планомерно вовлекших нас в безвыходную ситуацию? Одно цеплялось за другое, напоминая цепную реакцию. Не вовремя отплыли, неверно рассчитали курс, во время какой-то ночной вахты, может, на несколько минут упустили руль, пошли не в ту сторону… Случайно, случайно, случайно… Из тысячи причин достаточно было устранить любую одну — и трагическая цепочка распалась бы.
— Что будем делать, кеп? — перестал смеяться Сергей.
— Искать самое узкое место на острове, демонтировать плот, готовить сигнальные костры, — повторял я старую программу.
Сейчас я почти не верил в ее исполнение. Но мы были обязаны что-то предпринять. Бездействие губит раньше самой изматывающей работы.
Для начала необходимо было запастись дровами. Дистилляторы — а мы планировали запустить в работу сразу три-четыре, — сигнальные костры требовали огромного количества топлива. Как обычно, разбрелись в разные стороны. Пустыня не тайга — на каждом шагу сушина не валяется. Иногда полкилометра можно пройти и не наткнуться даже на веточку, годную для костра. Кое-где насобирав хворост, обвязал его веревкой и волоком по песку тащу за собой. Придется сделать не меньше десяти ходок. Через каждые пятьдесят-шестьдесят метров успокаиваю бешено колотящееся в груди сердце. Совершенно неожиданно откуда-то сбоку выскочил Сергей.
— Брось дрова! — издалека заорал он, выписывая руками немыслимые фигуры.
Я в недоумении остановился.
— Есть проход! Я же говорил! — он с силой выдернул из моих рук конец веревки, отшвырнул ее в сторону.
У меня наступила непонятная заторможенность. Я не мог перенастроиться, не мог понять, о чем он толкует. Снова потянулся к дровам.
— Да оставь ты эти палки! — раздраженно закричал Салифанов. — Проход там! Понимаешь! — Он затряс меня за плечо.
— Проход? — неуверенно переспросил я.
— Пошли, пошли, — торопил меня Сергей. Он заметно ожил, даже в движениях появилась какая-то порывистость. Длинными шагами, часто оглядываясь, подгоняя меня, он шел впереди. Мне все еще не верилось в избавление. Переход от безысходности к радости был слишком резок.
— Двести метров не дотащились, — на ходу делился Сергей, — пролив узкий, но нам хватит. Полчаса, максимум час — и выйдем в море. Все, Андрюха, отмаялись! — от избытка чувств он, остановившись, ткнул меня кулаком под ребра.
В обещанный час уложиться нам не удалось. Пролив только в самом начале имел доступную плоту глубину — двадцать-сорок сантиметров. Ее мы проскочили на едином дыхании. По инерции вползли на мель и встали. Долго бродили вокруг, пытаясь отыскать в дне хоть малое углубление, чтобы по нему, как по желобу, вытолкать плот в море. Вообще-то повезло. Поменяйся или ослабни ветер — и вода бы ушла, осела на несколько сантиметров, оголив дно. Надо спешить, пока погода не выкинула очередной злой фокус. Ближайшая глубина начиналась в ста пятидесяти метрах.
