Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
— Как брат поживает? — поинтересовался он.
«Рассказать ему или не рассказать?» — ломал я голову, думая над очередным ходом.
— Не лезет, — говорит Савельев и возвращает только что поставленную мною фишку.
Я беру ее обратно, ставлю какая «лезет».
«Рассказать или нет?» — продолжал думать я. Неожиданно выручила тетя Маша. Она просовывает голову в дверь и кричит:
— Хватит вам забивать «козла». Алексей, тебя вызывает Ух Ты.
С радостью бросаю игру. Иду к начальнику.
— Слушай, у меня опять мотор забарахлил. Не посмотришь? — обращается ко мне начальник, как только я вошел в его кабинет.
У него старенький «Москвич»; мотор давно выработал свои ресурсы, и нам с Савельевым не привыкать его латать.
Я взял с собой Савельева. Во дворе конторы мы начали ковыряться в моторе. Долго искали причину. За это время тетя Маша дважды прибегала к нам с вызовами жильцов, и каждый раз она уходила, разгневанная нашей бездушностью.
Для нас важнее было угодить своему начальнику, глядишь, лишний раз отпустит с работы, а то и даст день-два где-нибудь пошабашить.
Снова прибежала тетя Маша:
— Ух Ты приказал немедленно идти на вызов. Бессовестные, черти! — выругалась она.
Да мы и сами начали чувствовать себя неловко и собирались уходить.
— Не вибрируй, тетя Маша. Бежим, — отвечаю я.
Ушли с Савельевым по разным адресам. Опять мне пришлось усмирять горячую воду. В местах сварки образовался в трубе свищ. Пришлось повозиться и задержаться на работе.
Пришел в контору переодеться. Время было уже позднее, нерабочее. К моему удивлению, там оказалась Фаина,
— Ты чего?!
— Ничего… Вас жду,
— Ну-ну.
— Трубы гну… Алексей Иванович, а я к вам с… повинной.
«Что за черт, с какой еще повинной?» — подумал я.
— Тогда винись.
Фаина потупила взор, потом посмотрела, на меня и снова опустила глаза:
— Понимаете, Алексей Иванович… Я вам тогда неправду сказала. Письмо-то я написала. Это меня Катька надоумила. Давай, говорит, разыграем его.
Я стою, моргаю глазами и не понимаю, что со мной происходит. Как же так? А Фани из Вены? А Витек? А Насонов?! Что за чертовщина?!
— Только я его не решилась вам передать… Вы меня извините. Вот оно. Хотите, прочтите. А то послание, про которое вы спрашивали, это кто-то другой написал. Я подозреваю Катьку…
Я с трудом воспринимаю слова Фаины. И когда наконец до меня доходит истина, у меня аж дух перехватывает.
— Ну и молодец, кассир. С тобой не соскучишься. Выдала сполна. — И я от радости схватил ее в охапку. Она зарделась, еще больше раскраснелась, и ее широкое лицо засветилось и даже показалось мне милым и симпатичным. В следующую минуту я расхохотался. Надо же быть такому совпадению!
Фаина, широко распахнув глаза, смотрит на меня с удивлением.
— Что-нибудь не так я сделала? — спрашивает она меня.
— Раз пришла с повинной, значит, все так, — отвечаю ей, улыбаясь. — В награду хочу поцеловать тебя.
— А письмо читать не будете?
— Я их уже начитался…
Она, как ребенок, обиженно опускает глаза, Мне становится жалко ее.
— Ладно, давай сюда письмо.
— Вы все смеетесь надо мной. — И Фаина с гордо поднятой головой выходит из комнаты.
Так закончилась эпопея с письмами и… любовь Фаины ко мне,
Впрочем, с письмами не закончилась. Письма будут. От Роджерса ко мне, от меня к Роджерсу. Но это впереди.
Из дневника Марины
«С письмом от Зори вдруг куда-то убежал отец. Мы все в недоумении. Что-то случилось? Что?! Рядили по всякому. С нетерпением ждали его возвращения. Наконец он вернулся. На нем нет лица. Значит, что-то произошло серьезное. Мы бросились к нему с расспросами. Он тут же заявил:
— Умер Зоря… И отстаньте от меня.
— Как умер?! — закричала мама.
— Не знаешь, как умирают, — отрешенным голосом отвечает отец.
Мать запричитала и в слезы.
— Как же мы теперь будем… Да за что такое наказание?..
Я стою, смотрю на отца, на его осунувшееся, посеревшее лицо и не знаю, то ли мне радоваться, то ли… С одной стороны, жалко, все же умер родственник, с другой — слава богу, теперь наверняка будет спокойнее в семье.
— Папа, покажи письмо. — Я подошла к отцу, обняла. Мне стало жалко его.
— Потом, доченька, потом…
— Не потом, а сейчас. — Он знал, что я никогда ничего на потом не откладываю.
Отец пытался отговориться, а в меня словно дьявол вселился. Я настояла. Он всегда сдается, если проявить настойчивость.
Он нехотя протягивает мне письмо.
Боже мой… Какой ужас… Какой кошмар… Какой позор…
Я в гневе скомкала письмо, с нескрываемой злостью бросила его в лицо отцу, наговорила ему всяких гадостей и выскочила из дому. На улице немного успокоившись, возвратилась. Мать лежала в постели с полотенцем на голове, отец сидел за столом, положив голову на руки. Рядом с ним — нераспечатанная бутылка вина. Скомканное письмо валялось на полу. Я подняла письмо.
— Куда ты? — спросил, вымученно глянув на меня, отец, когда я направилась к выходу.
— Куда надо, — ответила я, хлопнув дверью. Честное слово, в эту минуту мне нисколько не жаль было своих родителей. Кипевшее зло на них наполняло мою душу.
Пока я шла по улице, все время со страхом думала в последствиях. Что я скажу Виктору? Как ему объяснить? Как покажусь на глаза подругам? Дядя — гнусный каратель, преступник, скрывавшийся от правосудия… Ведь Виктор работает вместе с отцом на режимном предприятии. Кому я теперь буду нужна?.. Кто узнает, от меня будет шарахаться, как от бешеной собаки. Еще возьмут да выгонят из института. Неужели всему конец? Перед моими глазами будто погас свет. Чем больше я думала об этом, тем больше теряла надежду на жизнь. Может быть, вот сейчас — под машину… Нет, нет, только не это. В чем я виновата?..
В приемной КГБ меня внимательно выслушали. Через некоторое время пришел высокий симпатичный молодой человек, представился мне капитаном Насоновым, и мы с ним уединились в отдельную комнату. Долго и по душам поговорили. Он меня прекрасно понял. Подробно расспрашивал об отце, о его поездках в Вену, о моих отношениях с Виктором, с его отцом. Об институте. О друзьях.
Я смотрю на Насонова, разговариваю с ним, а сама все время ловлю себя на мысли — где могла его видеть.
Этот спокойный голос. Знакомая манера левой рукой откидывать назад прядь волос, спадавшую на лоб. Под конец разговора я не удержалась и спросила:
— Владимир Николаевич, извините за банальность, где я вас могла видеть?
