Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
И никто еще там, внизу, не подозревал, что они доживают последние дни мирной жизни. Местные поэты, — ибо были на острове Разочарования поэты, слагавшие после удачной рыбной ловли, после уборки богатого урожая и по многим другим случаям песни, — местные поэты сложили бы гневные строфы о том, как решалась судьба последних нескольких сотен свободных людей с черным цветом кожи, если бы они знали о споре, разгоревшемся там, наверху, возле Священной пещеры, между двумя немолодыми и страшно вежливыми белыми.
А возможно, хотя и чрезвычайно маловероятно, что какой-нибудь трудолюбивый английский или американский историк второй мировой войны уделит несколько строк событиям, развернувшимся на острове Разочарования с восьмого по тринадцатое июня сорок четвертого года.
«В тот день, — напишет он, — еще шли споры о том, чей флат должен по праву развеваться над этим островом — британский, американский или оба вместе. Но уже было предрешено, по крайней мере двумя англо-американскими офицерами, что остров Разочарования, хотят или не хотят того его аборигены, решительно и навсегда включается в семью цивилизованных народов. Причем уже от самого туземного населения зависело, чтобы это произошло наиболее безболезненно, с наименьшими потерями. И если намерения представителей англосаксонских стран не сразу и не во всем удалось претворить в жизнь, то причины тому лежали в ряде обстоятельств, от них не зависевших».
Но вернемся к непосредственному описанию этих во всех отношениях примечательных событий.
— Разрешите мне, сэр, считать, — сказал Цератод, обращаясь непосредственно к мистеру Фламмери, — что правдивость — самый общедоступный и общепринятый вид вежливости. И позвольте мне поэтому, сэр, быть в нашем дружеском споре правдивым, насколько Это позволяет мое глубокое и искреннее к вам уважение. Мне хотелось бы прежде всего обратить ваше внимание на тот факт, что население настоящего острова в некотором смысле в курсе творчества великого английского драматурга Вильяма Шекспира. Уже одного этого обстоятельства было бы за глаза достаточно, чтобы опрокинуть на обе лопатки ваши попытки вести родословную местного населения от беглых американских негров.
— Почему? — перебил его Фламмери. — Объясните, прошу вас, почему, если это не секрет.
— Потому, сэр, что даже среди ваших сенаторов немного найдется таких, которые смогли бы толково определить разницу между Гамлетом и Фальстафом, Офелией и Отелло, а большинство ваших деловых людей знает о Шекспире не больше, чем здешние жители О курсе акций «Стандарт ойл оф Нью-Джерси». Где уж тут в таком случае говорить о ваших неграх! Это первое. Второе. Признаться, сэр, мне было смешно слушать ваши наивные, да будет мне прощено такое резкое выражение, но именно наивные ссылки на обстоятельства жизни американских негров, как на бесспорное доказательство американского происхождения местных.
Я принужден, сэр, платить откровенностью за откровенность. Я не хочу сказать больше, чем то, что в силу ряда обстоятельств, о которых сейчас не время и не место говорить, существует в пределах Британской империи вполне достаточное количество территорий, откуда цветное население имеет, во всяком случае, не меньше побуждений к побегу, чем американские негры. Я весьма рад, что могу в этом вопросе выступать не с голословными заявлениями, как это сделал мой бесценный друг мистер Фламмери, а с полным знанием конкретной обстановки и с любым количеством цифр и фактов. Я буду говорить только о тех территориях, где население состоит из чернокожих. Я буду говорить о Британской восточной Африке, о Кении, Уганде, Занзибаре, острове Маврикия, Ньясаленде, острове Святой Елены, острове Вознесения, островах Тристан-да-Кунья, Сейшельских островах, Сомалиленде, Базутоленде, Бечуаналенде, Северной и Южной Родезии, Свазиленде, Нигерии, Гамбии, 3олотом Береге, Сиерра Леоне, Танганьике, Британском Тоголенде и Камеруне, Англо-Египетском Судане, острове Барбадос и острове Ямайка, Подветренвых и Наветренных островах, островах Фиджи, островах Тонга, островах Питкерна, Эллис, Ново-Гебридских, территории Папуа, Новой Гвинее, Западном Самоа, Науру, Юго-Западной Африки…
Цератод остановился, чтобы перевести дыхание. Он раскраснелся от волнения. Его голос то и дело перебивало что-то вроде спазмы. У него дух захватывало от гордости, от того, сколькими колониями владеет Британская империя.
Затем он стал взахлеб перечислять подробности беспросветно мучительной жизни, на которую обречено коренное население британских колоний. Пеллагра, туберкулез, фрамбезия, малярия, желтая лихорадка, детская дистрофия, анкилостомоз, хронический голод, чудовищная детская смертность, почти поголовная неграмотность, вопиющее бесправие, — все эти козыри швырялись Цератодом на стол с напористостью и запалом игрока, имеющего что предъявить своему партнеру.
Мообс не выдержал. Он крикнул:
— Вы забыли о том, что у нас неграм нельзя попасть на квалифицированную работу, что им нельзя ездить в одном вагоне с белыми, нельзя заходить в рестораны белых, нельзя проживать в кварталах белых, нельзя брать воду из одного колодца с белым, что среди них чудовищно высок процент неграмотных!
Цератод снисходительно улыбнулся.
— При существующих темпах прогресса потребуется не менее семисот лет на то, чтобы туземцы хотя бы только 3олотого Берега научились читать и писать на родном языке, или три тысячи пятьсот лет, если принять во внимание естественный прирост населения.
— А суд Линча? — продолжал наступать Мообс.
— Кустарщина! — презрительно отмахнулся Цератод. — Суд Линча — быстрая смерть. Я бывал в ваших южных штатах. Нищета? Да. Бесправие? Безусловно. Террор со стороны белых? Бесспорно. Болезни, хилое, полуголодное черное население? Трудно возразить. Но что вы скажете о медленной, растянутой на несколько лет смерти? Где, кроме, британских, колоний, вы увидите людей, едящих землю, траву, листья, целые семьи, которые продают себя в рабство для того, чтобы получить возможность жить не сытой, но хоть немного менее голодной жизнью?
Егорычев слушал эту дискуссию не без некоторой оторопи. За время знакомства со своими спутниками он привык к их обтекаемым и обильно уснащенным елеем лицемерным речам, и та легкость и упоение, с которыми они теперь в борьбе за власть над островом Разочарования хвастали страшной жизнью «своих» чернокожих, произвели на него поистине оглушающее впечатление.
Он сидел и слушал этот спор и думал, поверили бы его товарищи, если бы он им рассказал об этой схватке двух христианнейших джентльменов, и вынужден был признать, что скорее всего не поверили бы. Лицо его, приученное за последние дни сохранять по возможности вежливое и, во всяком случае, спокойное выражение, невольно перекосилось, как от сильной зубной боли.
