Мари Бенашвили - С Луны видно лучше (СИ)
Она не спрашивала меня больше, но все равно хотела повести к себе. Я отказался. Она ушла, оставшись в волнении, а мне, как не иронично, в конце концов, одолел самый банальный человеческий голод.
Глава 26: освоиться на Земле
Мир для меня понемногу сузился до одной планеты. Луна стала недосягаемой утопией, несбыточным возвращением. На нее я смотрел долгими ночами, переполняясь пониманием, что время мое уходит. Но от того моя решимость только росла и крепла.
А тем временем земная жизнь представила мне свои сюрпризы. Я зажил в доме космонавта. При мне там стало еще более не прибрано. Я тогда, в первые свои дни, понял, насколько мне будет непросто. А началось все с пищи. Да, еда, на самом деле, большая беда людей. Без нее невозможно, и я стал зависеть от некоторых земных мелких ловушек. Так, к примеру, иногда, ночью я рвал траву, растущую рядом, и заваривал чай. Наверное, Земля надолго застынет во мне воспоминанием о самом ароматном напитке, успокаивающем и плавно уводящим в сонное царство моих одиноких, никем не понятых грез. Мне искренне нравилось есть, правда. Но еда доставалась мне обходными путями. Случалось, я был обращен к земным плодовым деревьям. Но, признаю, чаще всего, помощи приходилось просить у женщины. Она никогда не отказывала мне, и, постепенно, мое общение с ней смягчилось и участилось. И все ж более всего мне нравилось проводить время в доме у космонавта. Передо мной лежала планета, а я замыкался в маленьком пространстве. А все из-за схожести с Луней. Наедине в дома ощущения максимально приближались к чувствам на Луне, за исключением меньшого кругозора. Я тщательно изучал бытовые предметы дома, и это занимало все мое время.
Самый неудачный мой опыт был с утюгом. После первого раза я к нему не приближался. Интересно, что в большом деревянном ящике, шкафу, нашлось много одежды. Два дня ушло на примерку у зеркала. Интересно, как человека меняет одежда. Я примерял многое из них. Длинные и короткие кофты, обтягивающие кофты, даже юбки, конечно, до того, как узнал, что негоже такое мужчине носить. А я, ведь, очевидно, не женщина. Но в итоге, я выбрал себе синие штаны, на всякий случай проверил карманы, и черную футболку. И вот стоял во всем новом, среди раскиданной одежды. И, когда снова задумался, вновь со страхом посмотрел внимательно на отражение. Человек в нем не менялся. У меня немного отрасли волосы, а щеки стали колючими. Еще через минуту сбросил и выбранную одежду. Так выглядит человек без одежды. Тогда я задумался: «Ну почему же люди стали покрывать себя ею, даже в жару?». На самом деле, тело мое было вполне обычным, и я даже подумывал о том, чтобы так и ходить. Мне было удобно и свободно без одежды. В конце концов, ведь сейчас я выгляжу так же, как и все люди. Так я думал до того, как зашла женщина и с визгом ужаса не выбежала из дома. Видно, я был ужасен. И больше свое тело открытым я показывать не решался.
А знаете, что было самым лучшим? Второй этаж. Не считать, сколько дней отведено было ему, а точнее, листам с картинками и текстами. Я начал их сортировать. Собрал все в кучу. Отставил рисунки и текст в разные стопки, и просто начал читать. Текст был написан еле читабельным, зато очень красивым шрифтом. На нем не было нумерации и каких-либо знаков. Я прочел все листы. Тогда все становилось понятно. Это я. И это космонавт. Он написал про все. Написал, как мы с ним путешествовали, как встретились. Он так тепло отзывался обо мне. Вот, послушайте: «Он. Да, мой вечный спутник. Облик его, человеческий, внушал мне ребяческое доверие к подростку. С ним было необычайно легко и интересно. Из его светлых глаз следовало ожидать безрассудства, но я встречал только разум и хладнокровное терпение. Я навсегда привязался к нему. У лунатика нет имени, да и моего он не знал. С ним был вечный, прекрасный сон. И, когда тот улыбался нехитрой кривинкой, внутри у меня отражалось теплая эмоция. Лунатик разом заменил мне все земное, всю Землю. Никогда я не постигну сути этого старого ребенка космоса. Я теперь и сам стар, а он все так же молод, и к нему меня тянет каждую минуту существования». Невозможно было и предположить, что я найду такую драгоценность. Как небрежно его воспоминания валялись по полу, словно ненужная вещица. Так и вижу, как космонавт сидит у себя на подсолнечных простынях, пишет, грезит теми временами, и, закончив страницу, плавно отпускает ее по течению комнатного сквозняка лететь к звездам, где кто-то о нем вспоминает. Мне было невообразимым подарком заполучить себе все вновь, но его глазами. Оказалось, для космонавта все было куда значимей, чем даже мне казалось тогда. Все началось с описания жизни космонавта. Он пишет, что родился и вырос тут, в этом «богом забытом месте», среди подсолнухов и холодного восхода. «Я рос в царственном общении с дедушкой. Для меня он был долгое время лучшим другом. Дедушка научил меня основным положениям жизни: жажда познания правит миром, нельзя ограничивать себя в мечтах. Он иногда брал меня с собой в какое-нибудь путешествие, где мы вместе воображали себе самые странные и глупые события, которые могли бы с нами случиться. Тогда я чувствовал себя счастливо, по – настоящему. Но, я рос, детство во мне отмирало и чахло. Чем дальше, тем больше меня раздражали по-прежнему наивные дедушкины фразы про волшебные страны и синие цветы, исполняющие желания. Я отдалился от него, и это стало наибольшей моей ошибкой. Когда пришло время отправляться учиться, я легкомысленно покинул всех, не сказав дедушке ни слова, искренне считая его выжившим из ума дедом. Я так и не понял того, что хотел донести до меня дедушка. Главное, что он хотел в меня вложить, так это то, что я не должен бояться мечтать. Мне, вплоть до посещения Луны, это казалось пустым занятием. Как я ошибался, будучи всю юность наивным, сухим прагматиком, я понял только тогда, когда встретил на своем пути лунатика. Первое, о чем я подумал, так это о том, как сильно он напомнил мне дедушку. В омоложенном варианте. Они одинаково умели творить чудо – раскрыть ладонь, и увести меня по ней в сказочные, другие миры». Я зачитывался каждым его написанным словом, вникал в весь вложенный им смысл, старался как можно глубже постичь все грани его повествования. За его рассказами я мог сидеть, не вставая, днями. Я дочитывал до конца, возвращался, и читал заново. Чрезвычайное удовольствие я получил от его воспоминаний, брошенных на бумагу. У меня появилась возможность узнать космонавта таким, каким, возможно, я никогда его не знал. Почему-то на Земле, я начал узнавать его все больше и с другой стороны. Но, признаюсь, мне было очень больно читать все это. Я погружался в самые веселые и прекрасные воспоминания, и она вызывали во мне самый тяжелый смуток. Я всякий раз невольно оборачивался на кровать, где все оставалось нетронутым, таким же. Космонавт снова был со мной, когда я читал его мысли. И, в то же время, он будто говорил мне: «Очнись. Меня больше нет». От того хотелось, наверное, расплакаться. Но даже тогда у меня этого не вышло. Я вообще так ни разу и не заплакал. Хотя мне очень хотелось. По ходу чтения, раскрывались даже те моменты, о которых я совсем не помнил. Так я узнал, что мой космонавт оказался еще и талантливым писателем. Он все-таки рассказал правду, но, я точно знаю, никогда не верил в то, что ему поверят.
