Евгений Федоровский - «Штурмфогель» без свастики

Эрл наконец пришел в себя. Он пригласил гостя в кабинет. Канарис начал говорить начистоту — «как разведчик разведчику». Он считает заявление западных держав о необходимости безоговорочной капитуляции Германии роковым для Европы.

— Это, — сказал адмирал, — означает войну до горького конца, ликвидацию Германии как военной державы и рост влияния красной России.

Эрл не задумываясь согласился и ответил, что и он считает лозунг безоговорочной капитуляции катастрофой.

— Что же предлагает адмирал? — поинтересовался Эрл.

— Наши генералы никогда не согласятся на безоговорочную капитуляцию, они будут продолжать войну, — категорически заявил Канарис. — Учтите, что Германия, несмотря на сталинградскую неудачу, достаточно сильна, чтобы воевать и десять и двадцать лет. Мы разрабатываем сейчас такое оружие, которое еще никому не снится.

— Ваши условия? — спросил Эрл.

— Сепаратный мир с США и отказ от лозунга безоговорочной капитуляции. Я готов ждать ответа до марта.

Эрл сразу же после беседы послал письмо в Вашингтон. Но ответа не последовало. Слишком сильно было озлобление народов, и правительство Соединенных Штатов не решилось пойти на мир с германскими фашистами.

Появление адмирала Канариса в номере гостиницы в Анкаре было не случайным. Зондирование гитлеровской разведки выражало стремление фашистов сохранить для себя то, что они захватили в Европе, и сделать еще одно усилие, чтобы покончить с Россией.

Уже в конце января начались оттепели. По булыжным мостовым потекли мутные ручьи. Мокрые деревья запахли разогретой древесиной и смолой. На балконах запестрели полосатые перины и матрацы — хозяйки спешили проветрить их после слякотной и пасмурной зимы.

От щебета воробьев и теплого влажного воздуха, от тошнотворной слабости и пронзительного крика мальчишек, марширующих по улицам, у Коссовски закружилась голова. Он забрел в сквер и опустился на скамью в мелких бисерках брызг. Шеф-врач госпиталя, где лежал Коссовски, посоветовал ему найти более спокойную и менее опасную работу. Но человек, связавший себя с разведкой и контрразведкой, мог расстаться с работой только в случае смерти. Другого выхода Коссовски не видел.

За четыре месяца лечения он многое передумал, расставил все события на свои места, разработал систему поисков загадочного Марта.

«С Мартом я еще разделаюсь», — подумал Коссовски, поднимаясь со скамьи и направляясь к зданию министерства авиации.

У себя в кабинете он стал знакомиться с бумагами. Пост наблюдения «Норд» сообщал: «На сверхдальнем бомбардировщике „ПЕ-8“ русские совершают полеты по маршруту Москва — Шотландия — Фарерские острова — Исландия Канада — Вашингтон и обратно через Гренландию».

«С большой эффективностью русские применяют основной фронтовой бомбардировщик „ПЕ-2“», — писал пост «Ост-17».

«Формируются новые полки а дивизии, оснащенные штурмовиками „ИЛ-2“ „черная смерть“», — телеграфировал командир танкового корпуса Гельмут Медер.

Коссовски оторвался от бумаг. Задумался. Война приобретала зловещий для Германии характер. Коссовски всегда трезво смотрел на вещи, и простой анализ даже той информации, что лежала перед ним, предсказывал скорый конец.

Внимание привлек еще один документ. Он был отпечатан шифровальщиком на двух страницах. Начав его читать, Коссовски почувствовал боль в том месте, где была рана.

«Русские продолжают работать над истребителями с реактивными двигателями. Один из них уже создан. Силовая установка — жидкостный ракетный двигатель — расположена в хвостовой части фюзеляжа. Самолет снабжен радиоаппаратурой и двумя авиационными пушками…»

Коссовски встал. Паркет пронзительно заскрипел под его сапогами. Он распахнул окно. Рядом на фронтоне колыхалось огромное красное полотнище с белым кругом и черной свастикой. «Нет, не удержать нам тебя, Германия… подумал он, сжав зубы, от чего шрам на лице заалел еще больше. — Но прежде чем падет Германия, я должен поймать Марта».

Когда Вайдеман и Пихт вернулись в Лехфельд, на аэродроме они застали большое строительство. В трех километрах от прежнего аэродрома, в лесу, военнопленные сделали новую взлетную полосу и накрыли ее огромной маскировочной сетью. Ночью туда был перевезен опытный самолет, с двигателями Франца из фирмы «Юнкерс». Зандлер теперь был доволен. Двигатели работали безотказно.

На «Штурмфогеле» поставили бронированные плиты, четыре двадцатимиллиметровых пушки. В носу фюзеляжа смонтировали радарное устройство для обнаружения самолетов противника ночью и в плохую погоду.

Расчетная скорость достигла невиданной цифры — 900 километров в час.

«„Могущество разума безгранично“ — так, кажется, утверждают марксисты, — думал Зандлер, дымя сигаретой. — Люди просто не поняли природу, чтобы властвовать над ней. Я в какой-то мере обуздал новую область. Ведь скорость — это та же власть».

Через окно Зандлер всматривался в далекую синеву неба. Там висели легкие, прозрачные облака. «Разреженное пространство, стратосфера — область новых скоростей и грядущих боев. На высоте свыше двенадцати тысяч метров можно добиться феноменальной скорости. — Пуская колечки дыма, профессор наблюдал, как они разбивались о стекло. — Со „Штурмфогелем“ теперь мы выиграем сражение».

Вайдеман сделал несколько полетов и готовился к последнему прыжку в стратосферу. Испытательный самолет находился теперь в специальном ангаре в лесу. Вокруг него Зейц поставил эсэсовскую охрану. Солдаты пропускали к самолету лишь инженеров и техников, обслуживающих «Штурмфогель», конструктора Зандлера и пилота-испытателя. Пихт, как и другие летчики из отряда воздушного обеспечения, до этой стоянки не допускался.

Полет в стратосферу назначался на раннее утро. Оттепель согнала из леса снег, но там еще стояли лужи. Поеживаясь от зябкой прохлады, к Пихту на обычную стоянку подошел Вайдеман.

— Если я уцелею и машина будет запущена в серию, войне конец, проговорил он.

— Только ты поторапливайся, как бы русские не закончили войну сами, усмехнулся Пихт.

— Не пугай, — грубовато ответил Вайдеман.

В последнее время Пихт стал замечать, что отношения между ним и Вайдеманом стали натянутыми. Вайдеман, правда, исправно получал деньги, которые якобы пересылал ему Хейнкель за некоторую информацию о «Штурмфогеле», но, видимо, его начинало тяготить это двойственное положение. Однажды он сказал Пихту: «Мне не нравится эта затея, Пауль. Я чувствую себя воришкой, который залез в карман к Мессершмитту. Давай покончим со старым индюком Хейнкелем». Пихт молчаливо согласился. Вайдеман все чаще слушал сводки с фронтов, читал газеты и журналы и иногда говорил: «Сейчас от каждого немца фатерланд требует полной отдачи сил».