Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)
— Нужно расплавить породы, граничащие с водой, и вызвать искусственные подземные извержения. Если вы слышали, вулканическая лава обладает очень ценным свойством — малой теплопроводностью… Основная задача— добраться до магмы. Над этим бьются ученые всего мира.
Его способ, как я понял, заключался в том, чтобы пробурить направляющую скважину до дна подземного моря. Опустить в нее атомный буровой снаряд — реактор, заключенный в тугоплавкую оболочку. Снаряд будет расплавлять породу и, под действием собственного веса, опускаться к центру Земли. Как только атомный бур достигнет магмы, она начнет извергаться в бассейн. Давление в подземном «котле» повысится до 10 000 атмосфер. Температура подымется до 700 градусов. Из скважины на поверхность хлынет вода. Вода приведет в движение турбины мощных электрогенераторов, обогреет города, даст заводам ценное сырье.
— Это и есть ваша работа на докторскую диссертацию? — спросила Лиза.
Женя рассмеялся.
— Что вы! Эти проекты — мое хобби. Тема диссертации более прозаична и суха.
— Вы уже забыли о своем «проекте кольца»? — спросил я.
Женя усмехнулся.
— Почти забыл. Это было наивно. Но о нем тогда много писали.
— Какого кольца? — спросила Лиза, и Казаков стал рассказывать ей о своем полузабытом проекте.
Марк молча слушал и пил чай — вторую кружку. Слушать он не умел: быстро задумывался о чем-то своем, как бы мысленно уходил от собеседника. Это всегда раздражает людей. И о чем он всегда думал? Но в тот вечер он был здесь и почему-то все посматривал на меня.
Женя стал рассказывать о поездке в Норвегию. Ему очень понравилась эта страна — ее фиорды, скалы, фиолетовые ели, островерхие крыши фермерских и рыбачьих домиков. Женя выезжал с группой советских геофизиков по специальному приглашению ученых. Несмотря на молодость, его труды уже переводились за границей.
— …интеллигенция! — донеслось до меня, конечно, с соответствующими эпитетами.
Я испугался, что Лиза услышит. Парни кончили играть в карты, что-то им не игралось. Может, им было обидно, что мы не обращали на них внимания? Мы были попутчиками, и, пожалуй, нехорошо от них отделяться.
Усадив нас за маленьким столом, якут как бы отделил «чистую» публику от «нечистых». Меня это сразу покоробило (как-то неловко!). Ведь за их столом было много места. Но Женя принял это как должное, и я промолчал.
Я поднялся и нерешительно подошел к ребятам.
— Черт знает, когда кончится эта пурга, — сказал я для начала разговора.
— Вы из Черкасского, что ли? — спросил белобрысый парень в женской фуфайке — Сурок.
— Мы из обсерватории на плато, — пояснил я и присел на край скамьи. Парни миролюбиво подвинулись, давая мне место.
— Загадка мантии Земли скоро будет разгадана… — донесся до нас голос Жени.
— Профессор? — кивнул на него Топорик (почему Топорик?). У него была противная привычка подмигивать. А Рахит все время хихикал, к месту и не к месту. Может, это у него было нервное? В пятом классе со мной учился мальчик, он всегда смеялся у доски, за что ему снижали отметку. Но он действительно не мог удержаться.
— Просто научный работник, — ответил я Топорику, — кандидат.
— Ах, просто научник? Кандидат… в профессора или академики?
— Кандидат наук.
— А ты тоже кандидат?
— Мне девятнадцати не исполнилось, учиться да учиться еще надо, — спокойно пояснил я, делая вид, что не замечаю насмешки.
— Будешь учиться?
— А как же? — удивился я.
— А кто у тебя папаша? — Это спросил сам Гусь.
— Географ.
— Преподает в школе географию?
— Нет, он исследователь. Сейчас в Антарктиде.
— Ишь ты! Ну, а мы — чурки с глазами, — представился Гусь. Водянистые глазки его злобно сощурились. Пожалуй, ему было все сорок лет…
Топорик подмигнул. Рахит захихикал. У меня заныло под ложечкой. Я ощутил что-то вроде тошноты. И жалко мне их было и как-то противно. А перед Гусем они явно заискивали, хотя он был худший из них.
— Из-за интеллигенции все беды, — изрек Гусь. Застарелая, как туберкулез, ненависть прозвучала в его надтреснутом голосе. — Я не какой-нибудь там контрик. Против Советской власти ничего не имею, но интеллигенцию ненавижу от всей души. Интеллигенция и атомную бомбу придумала…
Я с удивлением посмотрел на Гуся. Такого дурака я встречал первый раз. А он продолжал, красуясь перед товарищами, которые слушали его совершенно серьезно и даже одобрительно}
— Попался мне один такой, из интеллигенции, в очках и с портфелем… В глухом переулке. Решил я позабавиться. Показал ему перочинный ножик и говорю: «Встань на одну ногу и кукарекай, да погромче у меня, не то…»
Парни так и закатились, уж очень им было смешно. Особенно заливался Рахит.
— Ну и что, кукарекал? — лениво спросил Сурок.
— Еще как! Это ж, доложу я вам, было зрелище. Кукарекал, пока мне не надоело слушать. Тогда я поддал ему ногой под зад: «А ну беги, пока я тебе!» Ох и удирал!
Все хохотали до слез, только цыган Мору как-то странно посмотрел на меня.
— Какая чушь! — не выдержал я. Гусь сощурился.
— Слышите, ребята, он не верит! Ты не веришь мне?
— Конечно нет. Не понимаю, зачем вам надо выдумывать такое? Что за удовольствие!
— Значит, я это выдумал?
— Вам лучше знать… Этого просто не могло быть.
— А ты… чудак! Почему же не могло?
— Потому что интеллигентный человек никогда не унизит своего достоинства ни перед кем. Это узнали еще фашисты. И задолго до фашистов было известно.
— А ты, видать, интеллигенцию выше всех ставишь?..
— Народ, у которого нет интеллигенции, называется дикарями. Чем культурнее народ, тем он больше любит и бережет свою интеллигенцию. Когда физик Ландау попал в автомобильную катастрофу… Вы, наверное, знаете, как он несколько раз умирал, а его спасали и спасали.
— Не знаем, расскажи! — поспешно сказал Мору. Парни слушали, как ребята в детском саду, не дыша и заглядывая мне в рот. Гусю это не понравилось. Вообще я ему не понравился с самого начала. С какой злобой он поглядывал на меня!
Едва я закончил рассказ, как в зимовье вошли сразу трое: двое работников милиции и шофер. Кажется, и Гусь, и его компания милицию любили еще меньше, чем интеллигенцию. Все они молча, с великим неодобрением наблюдали, как прибывшие отряхивались от снега, раздевались, здоровались. Егор Слепцов предложил чаю, назвав старшего по имени и отчеству: Михаил Михайлович. Это был начальник районной милиции Захарченко.
Я вздохнул с облегчением. Я немножко знал Захарченко, он раза два был у нас в обсерватории. Меня он вряд ли запомнил. Зато с Марком они были хорошо знакомы. Марк так и просиял, когда его увидел.
