Александр Беляев - Взлетная полоса
— Надеюсь, дорогой Александр Петрович, жаловаться на тесноту больше не станете? — осматривая будущий кабинет Кулешова, спросил Ачкасов.
— На тесноту — нет.
— А на что же станете? — сразу насторожился Ачкасов.
— У нас, ведь знаете, голову вытащишь, хвост увязнет: — неопределенно ответил Кулешов.
— Что-то я вас не совсем понимаю, — признался Ачкасов. — Болел, должно быть, долго.
Кулешов жестом выпроводил из помещения всех сопровождающих и закрыл за ними дверь.
— Если и дальше с кадрами так дело пойдет, то к осени мне и в старом здании просторно будет. Можно и не переезжать, уважаемый Владимир Георгиевич, — объяснил он причину.
— Вот вы о чем.
— Именно об этом. За один года из КБ ушел ведущий инженер, два начальника групп, заместитель ведущего конструктора. А на их место я до сих пор никого не взял.
— А вы берите.
— Где прикажете?
— Сразу и я вам не скажу, Александр Петрович.
— И не сразу не скажете. А эти начальники и ведущие, между прочим, у меня выросли. И кому-кому, а мне очень хорошо известно, каких трудов и затрат это стоит, чтобы я поверил, будто кто-то мне эту утрату возместит.
— Александр Петрович, увольнение в запас проводится по новому закону. И вы это знаете не хуже меня, — заметил Ачкасов.
— Конечно, — не стал возражать Кулешов. Но жалко, что от нас уходят большие специалисты. Вот, пожалуйста, полковник-инженер Вольский. Не успел от меня уйти, как ему тут же предложили кафедру в машиностроительном институте, и он немедленно ее возглавил. Значит, там он может работать, а у меня нет!
То, о чем говорил Кулешов, Ачкасову и самому было отлично известно. Ему, как начальнику, много лет отвечающему за работу целого ряда конструкторских бюро, действительно приходилось увольнять в запас высококвалифицированных военных специалистов. Но если при этом Ачкасов находил для своих действий оправдание в таком понятии, как омолаживание ученых кадров, то для Кулешова это понятие не имело ровно никакого значения. Он смотрел на все исключительно практически. От него и от КБ, которым он руководил, требовали конкретных дел. Ему давали конкретные задания и, в общем-то, до сих пор мало интересовались тем, каким путем он их выполнял. Лишь бы задание было выполнено качественно и в заданный срок. Все остальное: методы работы, использование внутренних резервов и многое другое — лежало на совести Главного конструктора и для всех посторонних, в том числе и для руководства, именовалось стилем работы, который непременно должен быть присущ каждому отдельному творческому коллективу. Был он и в кулешовском КБ. Главным в этом стиле было исключительное знание возможностей и способностей своих подчиненных. Неведомое в науке и технике каждый штурмовал по-своему. Но опора при этом всегда была на тех людей, которым бесконечно доверял уже многие годы, с которыми сработался, как деталь отлично отлаженного механизма. Люди — специалисты высшей квалификации; он вырастил их в помощь себе. И вдруг этих людей у него отняли:.
Эту обиду Кулешова Ачкасов понимал хорошо. По каким-то особым каналам она доходила и до него. Но он, в силу своего положения, в силу того, что стоял от решения практических задач гораздо дальше, чем Александр Петрович, имел возможность видеть и ту рациональную сторону этого закона, ради которой, собственно, он и был принят.
— Вольского жаль. Голова была светлая. Сколько лет он проработал у вас? — спросил после некоторого раздумья Ачкасов.
— Пришел сразу после войны. Начал младшим сотрудником. А стал профессором, дважды лауреатом: заслуженным деятелем науки и техники:
— В какой-то мере вы сами виноваты, Александр Петрович, что ему не дали послужить еще год-другой:
— Это как же прикажете вас понимать?
— Очень просто. Сколько раз я вам говорил: пишите, просите, доказывайте. Может быть, что-нибудь и решилось бы.
— Я писал. Бочкарева оставили. Спасибо. За дело спасибо. Но обо всех-то я писать не могу! Совесть, в конце концов, надо иметь!
Ачкасов беспомощно развел руками:
— Что же вы от меня хотите?
— Да, конечно, ничего, — нахмурился сразу Кулешов. — Поплакаться, как говорится, по старой дружбе. Вот и все.
— Ну а мебель сюда из старого кабинета повезете? — изменив тему разговора, улыбнувшись, спросил Ачкасов.
— Это уж непременно. И чтобы там ни говорили, расставлена она будет в том же порядке, — немного смягчился Кулешов.
Они прошли по помещению дальше. Осмотрели будущую столовую, хранилище документации и литературы. Из окон хранилища виднелся небольшой сад фруктовых деревьев, оставшийся после того, как снесли старые дома. Ачкасов долго смотрел на голые деревца, на сетки, заботливо прикрывающие их стволы. Заметил:
— Со временем соберете богатый урожай.
— Да. — уверенно согласился Кулешов. — Начальнику СМУ я так и сказал: изуродуешь хоть одну яблоню — голову снесу. Подействовало. Прежде чем стройку начинать, он их сеткой прикрыл.
— А я решил, что это старых хозяев рук дело! — рассмеялся Ачкасов.
— Нет. Наша забота.
Ачкасов присел на подоконник.
— Ну хорошо. А как продвигается работа над приборами? — задал он наконец вопрос, которого Кулешов ждал с первой минуты их сегодняшней встречи. Ждал и был готов к ответу.
— Работа идет по графику. И если бы не некоторые обстоятельства, в самом ближайшем будущем можно было бы готовиться к финишу.
— Какие именно обстоятельства? — пожелал уточнить Ачкасов.
— Я не зря вспоминал о Вольском, — хмуро взглянул из-под бровей Кулешов. — Работами над «Совой», как вам известно, руководил он. Теперь этим занимается Руденко. В помощь ему послал еще двух специалистов. Но, сами понимаете, пошлите хоть кого, все равно любому новому человеку требуется какое-то время для ориентировки. Одним словом, потеря времени неизбежна.
— Небольшая отсрочка не страшна, — успокоил Кулешова Ачкасов. — В чем еще испытываете затруднения?
— Принципиальных нет. Вели монтаж схемы. А при монтаже, сами знаете, трудности обычного рабочего порядка.
Кулешов чего-то, как показалось Ачкасову, недоговаривал.
— Вам не давался четвертый узел, — напомнил Ачкасов.
— Нашли решение. Пока вы болели, нашли. Руденко сделал интересное предложение. Вольский знал об этом. Он его одобрял. Работа получилась очень оригинальной, — заметил Кулешов в своей обычной неназойливой манере и потеребил конец аккуратной, заметно за последний год поседевшей бородки. Ачкасов смотрел на него и почему-то вспомнил то время, когда они только начали работать вместе. Тогда лицо у Александра Петровича было более вытянутым, а бородка совсем черной. Но эта манера теребить ее пальцами правой руки была у него уже и в то время.
