Уилбур Смит - Весы смерти
Сжатым кулаком князь указал на далекие голубые вершины.
— Иными словами, они окажутся в тылу императорской армии, между ней и Аддис-Абебой, дорога на которую будет для них открыта. Тогда нам конец, итальянцы это знают. Что и подтверждается их присутствием здесь, у Колодцев Халди. Мы встретились с передовым отрядом их сил, направляющихся в ущелье Сарди.
— Да, — согласился Джейк, — похоже, что так.
— Император возложил на меня оборону ущелья Сарди, — сказал князь спокойно, — но в то же время он приказал, чтобы часть моих людей присоединилась к его армии, которая собирается на берегах озера Тана. Это сотни километров отсюда на запад. У нас мало солдат, настолько мало, что без ваших броневиков и пулеметов моя задача была бы просто невыполнима.
— Вряд ли она станет более выполнимой с этими разбитыми старушенциями.
— Мне это известно, мистер Бартон, и я делаю все возможное, чтобы улучшить наше положение. Я даже заключаю договора с исконным врагом народа харари — стараюсь погасить старые распри и убедить раса народа галла присоединиться к нам и вместе отстаивать ущелье Сарди. Конечно, он разбойник и дегенерат, а люди его хитры и все бандиты, но они хорошо дерутся, а каждое копье, направленное в сторону врага, у нас сейчас на счету.
Джейк понимал, какое доверие оказывает ему князь, он разговаривал с ним как с особо доверенным человеком, и чувство вовлеченности, только что осознанное Джейком, от этого еще усилилось.
— Нет врага хуже, чем неверный друг.
— Откуда эта цитата? — спросил князь.
— Джейк Бартон, механик, — улыбнулся в ответ Джейк. — Да, работенка нам предстоит нелегкая. Вот о чем я вас попрошу. Подберите мне несколько парней посмышленее. Таких, которых я смогу научить водить броневик. Или таких, которых Гарет научит стрелять из пулемета.
— Да. Я уже говорил об этом с майором Суэйлзом. Он предложил мне то же самое. Я отберу лучших.
— Нужны молодые, смышленые и расторопные, — сказал Джейк.
В лоскутке тени, отбрасываемой «Мисс Горбуньей», автомобилем Гарета, нахохлился, словно дряхлый стервятник, рас; глаза его сузились, как у снайпера, он что-то бормотал себе под нос, изо рта у него от возбуждения текла струйка слюны. Когда Грегориус в очередной раз вытянул шею и хотел заглянуть в карты, которые старик прижимал к груди, он получил по рукам и над его головой разразилась буря проклятий на амхари. Грегориус несколько растерялся — ведь он, в конце концов, служил сейчас деду переводчиком!
— Он больше не хочет, чтобы я помогал ему, — пожаловался Грегориус Гарету. — Он говорит, что уже все понял.
— Скажи ему, что он самородок. — Гарет, прищурясь, смотрел на дымок, который спиралью вился над его сигарой, зажатой в углу рта. — Скажи ему, что он уже может играть в любом казино Монте-Карло.
Рас усмехнулся и кивнул, довольный комплиментом, затем сосредоточенно нахмурился, когда Гарет сделает свой ход.
— Ну, что вы выставите против дам? — спросил Гарет невинным тоном, выкладывая даму червей на перевернутый ящик с боеприпасами, который стоял между ними.
Рас взвизгнул от восторга и покрыл карту. Потом он стукнул по ящику кулаком, как аукционист, и потянулся к колоде.
— Бог ты мой, бита!
Лицо Гарета сморщилось в гримасе полного изнеможения, рас кивнул, подмигнул и пустил струйку слюны.
— Как вы поживаете? — спросил он с видом победителя, и Гарет решил, что рождественский индюк дошел уже до полной готовности и настала пора продемонстрировать все свое искусство.
— Спроси у своего почтенного дедушки, не желает ли он придать игре некоторый интерес? Один шиллинг для начала?
И Гарет, чтобы проиллюстрировать свое предложение, повертел зажатую между большим и указательным пальцами монету.
Рас согласился с большим удовольствием. Он подозвал своего телохранителя, и тот вынул из складок необъятного шамма огромный кошель из львиной шкуры.
— Бог ты мой, — выдохнул Гарет, увидев сверкание золотых монет. — Отлично, старина!
* * *
В своем поведении граф подражал самому аристократическому образцу — то есть дуче, и потому в полной мере обладал выдержкой и достоинством. Одним словом, он был настоящим аристократом, человеком, рожденным повелевать. Черные глаза его горели презрением, а голос звучал столь прекрасно, что у него самого бегали по спине мурашки.
— …Какой-то мужик, выросший на задворках… Я изумлен, что такой человек мог дослужиться до майора. Такой человек, как вы… — Он вскинул правую руку с обвиняющим перстом, направленным на майора, как пистолет. — Вы… вы — никто, ничтожество, выскочка. Я проклинаю себя за то, что был слишком мягкосердечен и приблизил вас к себе. Да, проклинаю.
И именно по этой причине я до поры до времени смотрел сквозь пальцы на вашу наглость, не обращал внимания на вашу назойливость. Но на сей раз вы превзошли самого себя, Кастелани. На сей раз вы ослушались прямого приказания вашего командира перед лицом врага. Этого я уже не могу оставить безнаказанным!.. — Граф умолк на мгновение, тень сожаления мелькнула у него в глазах. — Я человек мягкий, Кастелани, но я солдат. Я не могу больше смотреть сквозь пальцы на ваше поведение, этого мне не позволяет овеянный славой мундир. И вы сами знаете, какая кара должна постичь вас за неповиновение командиру перед лицом врага. — Он снова помолчал, вскинул голову, в глазах его горел мрачный огонь. — Кара эта — смерть. Так оно и будет. Вы послужите примером для моих подчиненных. Сегодня же вечером перед заходом солнца вас выведут перед батальоном, сорвут с вас знаки отличия, дорогой сердцу каждого из нас значок нашей славной части, после чего вы распрощаетесь с жизнью.
Речь получилась весьма длинной, но у графа был поставленный голос, и он закончил ее на драматической ноте, широким жестом раскинув руки. На некоторое время он замер и с удовлетворением оглядывал себя в большом зеркале, перед которым и произносилась эта тирада. В своей палатке он находился в полном одиночестве, но чувствовал себя так, словно стоял на сцене перед восхищенной публикой. Потом он резко отвернулся от зеркала, торопливо прошел к выходу из палатки и откинул клапан.
Часовые вытянулись в струнку. Граф рявкнул:
— Майора Кастелани ко мне, немедленно!
— Слушаюсь, господин полковник! — отозвался часовой.
Граф опустил клапан палатки. Кастелани явился через десять минут и четко отдал честь у самого входа в палатку.
— Вы посылали за мной, полковник?
— Дорогой мой Кастелани…
Граф встал из-за письменного стола, крепкие белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он со всем присущим ему обаянием улыбнулся майору, идя ему навстречу и протягивая руку для пожатия. — От стаканчика вина вы, надеюсь, не откажетесь, старина?
