Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962
Были мы с Елисеевым на руднике открытых работ. Огромный амфитеатр его наполнен техникой: тут и бурильные агрегаты, и скреперы, и автоматизированная погрузка. И кругом рельсы, рельсы; норильчане избежали узкого места рудников — вместо автотранспорта они используют железные дороги… Длинные цехи флотаций, где совсем не видно людей; в желобах непрерывно движется вспененная, пузырящаяся масса, похожая на вытащенную из Енисея рыбу, на тот самый Улов, только темный, с твердым блеском, ото и есть улов, Улов Металла…
Обо всем этом можно было бы не говорить, рудник есть рудник, флотация есть флотация, их многие видели, в конце концов, они всюду одинаковы, вопрос масштаба. Но — нет! Дело не только в масштабе. Я не могла забыть: кругом во все стороны на сотни километров простирается тундра! Этот город индустрии, город техники казался занесенным сюда с иной планеты!
…Куда бы мы ни приходили, к Елисееву кидались люди — рабочие, техники, инженеры, — называли его «Владимир Андреевич», а он их «Коля, Ваня, Миша».
— Мои ученики, — просто сказал он мне, — все через техникум прошли, кто заочником был, кто на курсах учился.
С ним интересно ходить, сразу видишь город в двух временах: настоящем и прошедшем. Вернее сказать — в недавнем прошлом.
— Сейчас у нас одна из главных задач, — рассказывает Елисеев, — техника безопасности, борьба с травматизмом. Ведь рабочие-то наши в основном молодежь. Учить надо. И беречь. Когда в Норильске остро стал вопрос с рабочей силой, выручила молодежь, комсомол, откликнулись на призыв партии, приехали работать в Заполярье. Как же таких ребят не поберечь? Норильск теперь с полным правом можно назвать молодежным городом. И все-таки… — он перебивает себя. — Еще многое нужно сделать. Вот взять хотя бы эти бараки…
Мы заходим в барак. Длинное строение перегорожено поперек на квартиры. Каждая квартира имеет свой вход, квартира — семья.
— Ненавижу бараки! — говорит Елисеев. — Уж лучше палатки, землянки, те через год сносят, а бараки живучи, как… — он ищет сравнение, — как клопы! Ставят их на время, а они существуют де-ся-ти-летия! Строим дома, строим, а от бараков до конца никак не избавимся! Я бы грандиозный праздник закатил, если бы удалось последний барак разметать!
Видела я в Норильске плавательный бассейн, телецентр (тогда он достраивался, а теперь, мне рассказывали, уже работает, и очень хорошо — отличный подобрался коллектив на телестудии), великолепную городскую библиотеку, спортивные залы в школах, школьные оранжереи. А школа № 2, где я побывала, вся как оранжерея, от лестниц до классов. На перила лестниц подвешены горшки с вьющимися растениями и висят надписи: «Цветы в этом пролете ребят такого-то класса» или «Этот цветок такой-то девочки». Я не говорю уж о том, что это красиво, но и полезно: устраняется бич, видимо, многих школ — по этим перилам не скатишься вниз!
…В магазинах полно товаров, и, покупая яблоки, я невольно вспомнила зеленый лук Дзидры Карловны, выращенный ею на завалинке.
«ЧКАЛОВ» ИДЕТ ВВЕРХ…Наконец-то я снова на «Чкалове»! Я очень рада, и, кажется, «чкаловцы» тоже рады встрече со мной. Они знают, что я плавала и на тральщике, и на «Победе», но как-никак я «ихняя»: начала-то я путешествовать на «Чкалове». Как-то так само собой получилось, что я стала вроде бы членом их коллектива.
Больше всех встрече радуется строгий штурман Иннокентий Васильевич. Его мальчишечье в веснушках лицо оживлено.
— Ну, — то и дело перебивает он мои рассказы, — видите, как хорошо, что вы решились высадиться на берег! А то бы вы ничего этого не увидели!
Я киваю, хотя меня так и подмывает напомнить: «Экзотики захотелось? В чуме собираетесь жить?»
— Вот так и вырабатывается характер! — заключает Иннокентий Васильевич!
— Проявляется, — поправляет его капитан.
— Что?
— Я говорю: не вырабатывается характер, а проявляется! — повторяет капитан.
Иннокентий Васильевич некоторое время думает и соглашается.
На пассажирском судне рядом идут две жизни — жизнь пассажиров и жизнь команды. Они редко смешиваются. Члены команды несут вахту, то есть исполняют свои обязанности совершенно конкретные и в строго определенное время, учатся (особенно на Енисее), живут в служебных помещениях, питаются в своей столовой. У них своя прачечная, свой душ, свой красный уголок, своя библиотека. Курсанты или студенты-практиканты в свободное от вахты время пишут свои курсовые или дипломные работы, которые курируют капитан, штурманы или старший механик; кто-то работает хорошо — его уважают, кто-то работает плохо — его не одобряют. Здесь свои отношения: одни дружат, другие, бывает, и ссорятся; словом, идет нормальная, размеренная жизнь рабочего коллектива.
Совсем иное дело пассажиры. В большинстве это люди, едущие в отпуск, реже — в командировки. И те и другие здесь вне обычных условий быта, работы, обязанностей. Поездку на пароходе они воспринимают как отдых. И тут выясняется, что некоторые попросту не умеют культурно отдыхать. Подавляющее большинство пассажиров ведет себя как должно: сидят на палубах, наслаждаясь покоем, любуются красивыми окрестностями, читают, знакомятся друг с другом, разговаривают, слушают музыку в музыкальных салонах, поют, танцуют, играют в шахматы…
Но — некоторые! Круглые сутки бьются в карты, пьют без просыпу, затевают ссоры, драки… и единственное, что может их приструнить, — ото угроза «сказать капитану».
Ибо капитан здесь полновластный хозяин. Он может посадить буяна «под замок» (па «Чкалове», например, роль «холодной» играет огромная труба, сооружение на теплоходах чисто декоративное и вместе с тем единственно пустующее помещение. Просидев ночь в трубе, пьянчужка трезвеет и становится шелковым).
Капитан может забрать у хулигана паспорт и сдать его вместе с владельцем на ближней пристали в милицию. А там пусть решают, сколько суток он заслужил. Но больше всего на дебошира действует право капитана ссадить его во-он хоть на том острове! Матросы с удовольствием доставят хулигана на остров, высадят и на прощание помашут ручкой: «загорай, дескать!», и «загорает» горемыка до тех пор, пока кто-нибудь на проходящем мимо судне не сжалится и по снимет незадачливого Робинзона с его необитаемого острова.
Такие случаи бывают редко, о них все знают, воспитательное значение их ощутимо. И все же такое случается…
Брешь в стене, разделяющей команду и пассажиров, как правило, пробивают дети пассажиров. Дети ласковы и любознательны, а члены команды, среди которых немало семейных людей, скучают по малышам, заманивают детей к себе в каюту, показывают что-нибудь интересное, угощают конфеткой или пряником.
