Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962
Отвечает гидробаза и за навигационное ограждение. На обслуживаемом участке — от меридиана острова Вилькпцкого до острова Большой в море Лаптевых — работники базы ставят створы, буи, вехи и другие навигационные знаки и следят за ними.
Гидробаза несет также девиационную службу, то есть проверяет приборы на приходящих в порт судах.
Все это мне рассказывает главный инженер гидробазы — молодой высокий человек с очень черными, коротко остриженными волосами. Эти волосы, огромные черные глаза, а главное, по-особому тонкий стан и стремительность движений выдают в нем кавказца. Так и есть — он дагестанец, «прочем, прекрасно чувствующий себя в Арктике.
Мы сидим в большой комнате гидробазы, где все окна затканы темными плетями помидоров, тяжелые плоды жадно вобрали в себя свет полярного солнца, от ветра и мороза они защищены стеклами, согреты теплом комнаты.
Эта своеобразная оранжерея в конторе гидробазы на минутку отвлекает мое внимание от слов инженера. Впрочем, я тут же вспоминаю: «девиационная служба». Ну как же! Едва «Чкалов» встал у причалов Диксона, как в рубку тотчас же пришли девиаторы, и штурман, ни слова ни говоря, предоставил нм хозяйничать у приборов. Они проверяли инструменты и приборы всю ночь, а потом капитан благодарил их.
— Самое трудное, конечно, это работа на льду. Отряды из трех человек работают в километре друг от друга, пробуривают лед, берут пробы, делают промеры, — продолжает главный инженер. — И это в тридцатиградусные морозы! За последние пять лет пройдено, таким образом, свыше 400 тысяч метров, пробурено около 100 тысяч скважин глубиной не менее двух метров каждая… Ну, что еще рассказать? Полученные материалы мы отсылаем в Ленинград, где после камеральных работ и издаются карты. Но не дожидаясь этого, мы копируем свои данные и даем их судоводителям, которым они нужны как можно скорее… Говорил ли я о лоцмейстерской службе? У нас целый штат опытных лоцманов, которые хорошо знают эти воды, они проводят иностранные суда в опасных местах.
Я вспоминаю шхуну, маячившую на горизонте у Широкой Переправы.
Как заботливо подвязаны ветви помидоров к оконным рамам, поистине, здесь ценят каждый лучик неяркого полярного солнца!
Шторм длится уже… Сбилась со счету, мне кажется — вечность!
НА «ПОБЕДЕ»Три дня пути от Диксона до Дудинки — погода как по заказу. Енисей словно подменили, тихий и синий-синий. Вышли мы в сумерки (по часам), небо было совсем перламутровым, а у самого горизонта протянулась ярко-оранжевая заря, в берегах залегли нежно-сиреневые, как туман, тени. Было полнолуние.
Пароход «Победа» — буксир, тянущий лихтера, несамоходные, металлические суда, с углем. То есть он на Диксон везет уголь, сейчас-то лихтера пустые. Наш караван растянулся на 800 метров. Команды на «Победе» — 12 человек* Это совсем другое дело — грузовое судно или пассажирское..
Здесь я попала в семью — большую и дружную. И отец; этой семьи — капитан Юрий Маркович Рубинчик, южанин, бывший керченский моряк, долго плававший в водах Дальнего Востока, а последние двадцать лет в северных морях…
…С рулевым Володей мы сидим в радиорубке, просматриваем долгоиграющие пластинки, и Володя рассказывает мне свою историю.
С одиннадцати лет он сирота, жил у бабки, мыкался по теткам. Окончил девять классов в Норильске и решил пробираться на материк. Денег на проезд не было, и товарищ научил его наняться на пароход, только чтоб доехать до Красноярска. Товарищ этот тоже решил податься на «магистраль», был он значительно старше Володи, опекал Володю, а вернее — подпаивал, парень оказался полублатной.
Юрий Маркович взял их на «Победу»: товарища кочегаром, Володю рулевым. В пути пригляделся к ним, порасспросил. И когда пришли в Красноярск, товарищу дал расчет, так и сказал: «Пускай едет подальше», а Володю задержал, поговорил с пим, обещал устроить его в школу командного состава в Подтесово (городке речников, где приписана «Победа» и где она обычно зимует). Володя остался. Теперь он зимой живот в Подтесово, ему дали комнату на двоих с рулевым Веной. На второй курс он перешел отличником.
— Теперь у меня дело верное, — застенчиво улыбаясь, го-говорит Володя. — Через три года я — штурман! И все — Юрий Маркович. Я в нем как будто отца нашел…
Мы видим, как на мостик выходит Юрий Маркович. Он напевает себе под пос песенку Вертинского (память о Дальнем Востоке!), щурясь, вглядывается в даль и, по-южному растягивая слова, отдает команду.
…Утро. Легкая рябь. Солнце острыми сверкающими звездами играет на воде. Путь лежит на юг, и это ощутимо — с каждым часом теплее. Берега уже покрыты кустарником. В одном направлении с нами второй день летят гуси.
Мы обгоняем караваи, точь-в-точь такой же, как наш. Это «Родина» — близнец «Победы». Команды пароходов дружат и соревнуются. Сейчас встреча после долгой разлуки: «Родина» была на Оби, она перегоняет оттуда новые лихтера. (Енисейский флот все время пополняется, то и дела видны новые суда. Речники следят за этим и при встречах сообщают друг другу о пополнении.)
Пароходы обмениваются приветственными гудками.
— Подвали поближе! — крикнули с «Родины».
Там все штурманы стояли на мостике. Наши тоже все вышли.
— Как праздник провели? — в рупор крикнул штурман «Родины».
— Какой праздник?
— А вчера же был День шахтера! Мы же с вами тоже угольщики!
Хохот на обоих пароходах.
— Давай причаливай к нам на осетринку!
— У нас у самих есть!
Правда, вчера купили у рыбаков двух осетров килограммов по двадцати каждый. Осетры были живые и дышали, показывая огромные жабры. Повариха жарила их, сегодня € утра была уха и пирог с осетриной.
— Что ты больно плохо ешь? — участливо говорила повариха рулевому Колоде, сидя рядом с ним в столовой.
— Да что вы, тетя Маша! Я такой кусище съел, двумя руками держал!
— Ну и еще кусочек-то можно же съесть? Я ведь старалась.
Парень вздыхает и берет еще кусок пирога, снова такой, что одной рукой не удержать.
Мы обогнали «Родину». Капитан критически оглядывает свой пароход и говорит:
— Угольщики! Что верно, то верно! Когда мы хотим пристать там, где стоит «Чкалов», Степан Иванович ручки подымает: «По подходите, вы нам окраску запачкаете!» Однако «Чкалову» рейс на Диксон отменили, а мы, бог даст, еще раза три сходим. Уголек-то нужен!
Мы проходим вблизи берега. На песке стоят три чума, кругом сушатся сети и развешана рабочая роба. На берегу ни души.
— Ночь рыбачили, теперь отсыпаются, — замечает Юрий Маркович.
Па низких луговых островах виднеется сено в копнах. Солнце ослепительной дорожкой лежит как раз перед нами. Полдень.
