Виктор Смирнов - Приключения 1964
Ждать помощи было неоткуда. Мохов крепко связал руки задержанного и приказал:
— Встать!
— Я ранен в ногу, — ответил задержанный. — Дай-ка мне сигарету и спичку.
Резкий, вызывающий тон его бросил Мохова в дрожь. Пограничник не имеет права волноваться ни при каких обстоятельствах. Эту истину Мохов усвоил давно и крепко. Но усвоить её оказалось куда легче, чем выполнить в таких обстоятельствах. Стараясь каждым своим движением показать, что выдержки у него не меньше, чем у врага, Мохов, не вступая в разговор с задержанным, прошел к Левенцу. Посмотрел в его полуприкрытые глаза.
Мохов долго не мог оторвать взгляда от необычно серьезного лица товарища. Казалось, Левенец прильнул ухом к земле и слушает нечто важное, понятное только ему одному; окликни его, и он встанет, привычно оправит смятую шинель… Нет. Не встанет Левенец. Снежинки уже не таяли на его щеке, губах. Пуля вошла в лоб, чуть пониже шапки.
Трудно было уйти отсюда, оставить погибшего в стылой тундре. Одна мысль об этом стеснила дыхание Мохова. Но убийца должен быть доставлен на заставу, и обязательно живым.
С трудом заставил себя Мохов отойти от Левенца. Он взял автомат напарника.
Стараясь не оглядываться, Мохов вернулся к задержанному. Приподняв повязку, осмотрел рану. Кость голени была цела, хотя, судя по легкой опухоли, пуля её все же задела. Повязка была наложена наспех, могла соскользнуть в движении. Пришлось сделать её заново, основательно.
Присматривая за задержанным, Мохов смастерил из лыж и еловых ветвей нечто вроде санок, скрепил их веревкой, найденной в заплечном мешке раненого. Уложил его на них. Рядом пристроил разряженные автоматы — Левенца и нарушителя границы. Последний взгляд на выделяющийся на снегу серый бугор, и Мохов надел лямку на плечо.
…Теперь ветер бил в лицо пограничника, студенил глаза так, что больно было смотреть вперед. Мохов думал лишь об одном: не сбиться бы с направления. Надо идти прямо и прямо. Но как пойдешь прямо, если путь лежит по камням и мелколесью? Маленькие деревца местами сбивались плотно — не продраться через них и одному, не то что с санками. В клубящейся снежной мгле трудно было найти ориентир и совсем уже невозможно держаться за него. Занятый своими думами, Мохов не заметил, как поземка незаметно перешла в метель.
— Послушай! Ты!.. Друг!
Пограничник не ответил задержанному на его издевательское «друг» и только ещё крепче налег на лямку.
— Ты полагаешь, что я буду спокойно лежать на твоих чертовых салазках? — прокричал за спиной раненый. — Думаешь, мне приятнее, чтобы меня расстреляли, чем подохнуть здесь, в снегу?
Не отвечая ему, Мохов прибавил шагу и с ходу вкатил санки на встречный бугор. Неожиданно задержанный резко рванулся в сторону. Санки перевернулись.
Мохов молча выровнял их. Он понял, что перед ним враг, которому нечего терять. И он тянул лямку сквозь воющую метель с одной лишь мыслью: не сбиться бы с направления. Не забрести в глубину стылой пустыни.
Время от времени Мохов останавливался, отворачивал край рукавицы, смотрел на компас. И снова налегал на лямку.
Так он брел, спотыкаясь о камни, проваливаясь в свежие сугробы и обходя встречные скалы, потеряв всякое представление о времени, пройденном расстоянии и оставшемся…
Остановила Мохова тревожная мысль: «А не замерзнет ли раненый?»
Жизнь врага обошлась так дорого!.. Но смерть его могла обойтись намного дороже. Ведь группа прорвалась. Мохова душила ненависть к тому, кого тащил он с таким нечеловеческим трудом, задыхаясь от усталости.
Отдыхая, Мохов обернулся. Увидел серые глаза — холодные, жесткие. Потом темные веки опустились. В синеватых веках раненого было нечто такое, что усилило тревогу Мохова. Пограничник ненавидел врага и в то же время опасался за его жизнь. И чтобы довести его живым, отдал ему самое дорогое в стылой пустыне: стащил с себя шинель и старательно закутал в неё нарушителя. Сам же одернул короткий полушубок и взялся за лямку.
И снова, натужно пригибая голову, двинулся он навстречу ветру, уже не чувствуя ни стужи, ни колючего снега, ничего, кроме боли в обожженной вражеской пулей щеке.
Лямка резко дернула за плечо. Мохов не устоял на ногах. Падая, он навалился на задержанного и невольно обхватил его обеими руками. Вместе они скользнули куда-то вниз…
Громкий треск. Толчок отбросил Мохова в сторону.
Пограничник поднялся. Вытряхнул набившийся в рукава снег. Осмотрелся. Самодельные санки соскользнули с крутого откоса в сторону, с разгона налетели на торчащий из снега каменный зуб и развалились.
Мохов хотел собрать рассыпавшиеся ветви и снова связать санки. Закоченевшие пальцы стали непослушны. Туго затянутые узлы не поддавались даже зубам. Пограничник посидел, потирая ознобленные кисти, отдохнул. Потом ослабил веревку, стягивающую руки задержанного, взвалил его на спину и направился дальше.
Сгоряча Мохову показалось, что нести нарушителя ему будет нетрудно. Продолжалось это недолго. Всё тяжелее и тяжелее становилось повисшее на плечах чужое тело. Ослепленный и оглушенный разгулявшейся вьюгой, Мохов упорно двигался в сторону заставы. Всё чаще приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание, расправить затекшие руки.
Скоро Мохов потерял всякое представление о пройденном пути. Он не допускал и мысли, что не дойдет до заставы, погибнет. Наряд не вернулся в срок. Заставу уже подняли на ноги. Товарищи каждый камень обшарят, не успокоятся, пока не найдут его. Но всё это было слабым утешением. Надо добраться до заставы вовремя, доставить врага живым. А тот уже совершенно обессилел и мешком висел на широкой спине Мохова.
Заполярная метель страшна не столько морозом, быстрорастущими сугробами, сколько силой ветра, способного сорвать крышу, перенести с места на место горы снега, за одну ночь изменить внешний вид местности. Зная это, Мохов всё внимание своё устремил к одной цели: не сбиться с направления. Не может быть, чтобы на протяжении нескольких километров не встретился дозор. А впрочем, сейчас, в разбушевавшейся снежной пустыне, когда метель слепит глаза и ветер воет и свистит на разные голоса, всё возможно: в десяти шагах не увидеть человека, пройти мимо строения, не услышать голоса, даже выстрела… Всё возможно.
Силы уходили. Мохов с трудом переставлял одеревенелые негнущиеся ноги, когда наст под ним подался куда-то вниз. Падая, Мохов невольно выпустил свою ношу.
…Они свалились в прикрытый крепким настом неглубокий овраг. Здесь было тихо. Ветер бесновался над головой, сметая вниз мутные клубы снега.
Вскарабкаться на каменистый откос с тяжелой ношей нечего было и думать. Пришлось пробиваться глубокими сугробами, временами увязая в снегу по плечи.
