Луи Буссенар - Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов
Поставьте здорового умом и телом человека на плоскую поверхность, площадь, например, завяжите ему глаза и попросите, чтобы он пробежал пятьсот шагов по прямой. Пусть перед ним все будет гладко и ровно, пусть он знает, что на его пути нет ни одной преграды, ни малейшего препятствия, что он может смело двигаться вперед.
Вот он пошел.
Идет.
Через тридцать шагов он уже сошел с прямой, через сто шагов отклонился от нее еще больше. И начинает описывать, слева направо, весьма заметную кривую.
Он считает шаги. Пройдя пятьсот, останавливается, снимает повязку, ищет глазами поставленную цель. С изумлением убеждается, что стоит к ней спиной.
Следуя от исходной точки, он описал почти правильный полукруг.
Увеличьте, если можно, это расстояние. Пусть будет два, три, четыре километра. Возобновите опыт с кем угодно, и вы убедитесь, что человек с завязанными глазами идти по прямой не может, он будет блуждать по довольно ограниченному периметру и описывать, почти всегда слева направо, круги.
Человек, заплутавший в тумане, бессознательно проделывает то же самое, кружит около одного и того же места. Какому охотнику не случалось блуждать по болоту, преследуя в туманный, сырой, ноябрьский день бекасов? Матросы без компаса, когда терпят крушение, тоже сбиваются с пути в туманную погоду, если не видно ни солнца, ни звезд. Что бы они ни делали, им приходится бороздить моря и океаны, описывая все те же фатальные круги, пока не подхватит течение или не появятся на небе звезды.
Беглые сибирские каторжники, захваченные в степи метелью, тоже кружат, кружат и роковым образом возвращаются по собственным следам на прежнее место.
Как хотите объясняйте этот странный феномен, но факт остается фактом: человек без компаса, не видя солнца и звезд, не может идти в заданном направлении будь то в лесу, в море, в заснеженной степи или песчаной пустыне, он начинает кружить слева направо и в конце концов запутается в собственных следах.
Особенно коварен девственный лес.
Горе охотнику или путешественнику, который углубится в дебри, не ознакомившись подробно с местностью, тщательно не сориентировавшись, не сделав по пути зарубок.
Горе ему, если он забудет, что девственный лес для европейца, что день без солнца, ночь без звезд, море без компаса.
Горе ему, если он забудет так или иначе обеспечить себе возвращение.
За подобное упущение и расплачивался теперь наш парижанин. Он сам был виноват. Между тем стоило ему по пути сделать на деревьях несколько зарубок или срезать ветки, каждый раз с одной стороны (принято с правой), и они бы не заблудились.
Фрике охотился в девственном лесу на Борнео, в Экваториальной Африке и все это прекрасно знал. Но на этот раз не думал заходить далеко, предполагал почти немедленно вернуться.
Осознав положение, не стал делать бесполезной попытки отыскать собственные следы. Хладнокровно уселся недалеко от убитого тигра, подозвал мальчика и стал обдумывать, что делать дальше.
— Так, — сказал он, — на одном месте топтаться не будем. Я поступил как новичок, что верно, то верно, но не стоит над этим ахать и охать. Пусть этой музыкой занимаются слюнтяи и глупцы. Да, калао заманили меня в лес, я милях в двух от месье Андре, поскольку погоня за птицами продолжалась полтора часа. Покружив, мы вернулись на прежнее место, стало быть, расстояние в две мили отделяет нас от шлюпки и сейчас. Задача — как можно скорее его преодолеть. Сегодня это невозможно. И думать нечего. Через час наступит ночь, до темноты мы едва успеем подготовить ночлег. Завтра утром — в дорогу чуть свет… А вдруг мы опять пойдем не туда? На всякий случай надо подумать о продовольствии. В нашей кладовой два сухаря. Есть чем поужинать. А завтракать чем? Съесть калао — досадно. Кусочком тигра разве? А что? Гм! Вырезка из тигра — как жаркое… Я едал и хуже. Огонь высечем — огниво и фитиль всегда со мной. Может, зажарить сейчас? Что долго раздумывать? Сытнее поужинаешь, крепче заснешь. За дело.
Парижанин достал складной нож — с пилкой, штопором и лезвиями трех или четырех видов — и принялся потрошить тигра.
Поскольку беречь шкуру не собирался, операцию завершил быстро — за каких-нибудь четверть часа.
— Вот и перина готова, — сказал он, сворачивая шкуру.
Отрезав порядочный кусок мяса, добавил:
— А вот и жаркое. Скорее на поляну. До темноты только три четверти часа.
— А вот и жаркое.Вместе с Ясой они набрали дров, устроили подставку для вертела, сложили костер, опытной рукой молодой человек быстро разжег его, сбегал к ручью, разбавил кофе водой, чтобы стало побольше, срезал для вертела душистую палку коричного дерева, подождал, пока костер перестанет дымить, и начал жарить мясо.
Многие гастрономы утверждают, будто мясо хищников не может идти ни в какое сравнение с мясом травоядных. Это не так. Французские солдаты в Алжире нередко с успехом прибавляли к казенному пайку мясо убитых пантер. Кто пробовал, говорят, что очень вкусно, пальчики оближешь. Львиное мясо тоже оказалось вполне пригодным для желудков французов. Правда, у них была хорошая приправа — молодость, скудость казенного пайка, большие переходы с ранцем за спиной. Чего не съешь в такой ситуации?
Что касается пишущего эти строки, он дважды пытался отведать мяса леопарда и не мог проглотить: жесткое, тягучее, как резина, мочалистое, с самым неприятным запахом. А ведь у него нет и никогда не было никаких предрассудков по части питания.
Итак, мясо кошачьих есть можно. Фрике насладился тигрятиной с аппетитом двадцатидвухлетнего юноши, позавтракавшего сухарем, после трехчасовой прогулки по тековому лесу. Он ел, не обращая внимания, что одни куски были с кровью, а другие — обугленные, не вспоминая о соли. В маленьком бирманце он нашел хорошего товарища, который от него не отставал и уплетал за обе щеки.
Пока жарилось мясо, молодой человек заготовил дрова. Поужинав, разложил костер, который мог долго гореть без присмотра, чтобы не подпитывать его.
Затем расстелил на земле окровавленную шкуру тигра, собрав у изголовья кучку земли — подушку, зарядил ружье, пристроил его под рукой, воткнул в землю тесак, завел часы, уложил мальчика на пушистый атласный мех, лег рядом с ним.
Как все нервные люди, парижанин долго не мог заснуть. Он не сомкнул глаз до полуночи, прислушиваясь к нестройному концерту лесных обитателей: выл шакал, лаял олень, ревел тигр, рычала черная пантера, мычал лось и ухали ночные птицы. Заснул он только в первом часу, различив напоследок в этом хоре, кажется, крик слона, бирманцами передаваемый как «бооль». Животных, по-видимому, было несколько, поскольку бооль слышался неоднократно и с разных сторон. Отчасти этот крик похож на звук выстрела из крупнокалиберного ружья в лесу.
