Невыполнимая задача, Из цикла Старая фотография - Александр Эл
Прибыв на место, Алёшка понял, что задача действительно не простая. Понятно, что театр на фотографии должен узнаваться. Для этого нужно сфотографировать весь фасад здания, а это как раз и не получалось. В кадр помещались только двери, вход в театр. А если отойти подальше, то в кадре, на переднем плане, оказывался либо уродливый столб, либо светофор. Покрутившись вокруг, Алёшка решил попробовать из окна дома напротив. Он так делал не раз, заходишь в подъезд, открываешь окно и снимаешь. Однако окна подъезда выходили только во двор. Значит, нужно попробовать из окна какой-нибудь квартиры. Так делать тоже приходилось. Жильцы обычно разрешали. Им было даже приятно, что вид из их окна был оценён, и кто-то даже хотел сфотографировать. Проблем никаких, время летнее, открыл окно и щёлкнул, всего-то делов.
Выбрав нужный подъезд и этаж, Алёшка позвонил в дверь. Её открыл пожилой седовласый улыбающийся человек, опиравшийся на палку-костыль. Казалось, он даже обрадовался неожиданному визиту.
– Извините за беспокойство, нельзя ли из вашего окна сфотографировать здание театра?
– Сфотографировать? Здание? Театра? Конечно, пожалуйста, – улыбка стало ещё шире, показались жёлтые прокуренные зубы с железными фиксами. Старичок улыбался и разговаривал, не разжимая рта. Вероятно, зубной протез плохо держался, и он боялся его потерять, – проходите вот сюда, в комнату.
Судя по обстановке, старичок жил один и был рад внезапному развлечению. Алёшка прошёл к окну и убедился, что из него не видно не только театр, но и вообще ничего. Из-за огромного ветвистого дерева, театра не будет видно из любого окна. Всё более понятно становилось то, почему задача оказалась не выполнимой, ни за какие гонорары. Сзади с шумом захлопнулась дверь в комнату. Алёшка повернулся, чтобы извиниться за беспокойство и поблагодарить, но увидел перекошенное, злобное лицо старичка.
– Кхе, кхе, кхе, – старичок закашлялся, из глаз выступили слезы, лицо выражало восторг, – попался сучара! Сфотографировать пришёл?! Я 30 лет в органах! Меня не обманешь! Сдавайся гад! – вставная челюсть прыгала во рту и летели слюни.
Старик тряся. Спиной он подпирал закрытую дверь. Одной рукой он опирался на палку-костыль, которой стучал в пол. Другой рукой он размахивал огромным самодельным кухонным ножом. Дед был явно неадекватный. Алёшке стало страшно от того, что этот дедок вдруг, тут не дай бог, умрёт. Да и ножом, вполне мог полоснуть.
– Из Вашего окна ничего не видно. Извините за беспокойство, – Алёшка старался говорить спокойно, чтобы не провоцировать ветерана органов.
– Да? Не видно? А что же ты пришёл, если невидно?! Я тебя суку, насквозь вижу! Стой где стоишь! Иначе, убью!
Алёшка не знал что делать. Становилось совсем не смешно.
– Извините, я не понимаю, если театр фотографировать нельзя, то зачем же Вы меня впустили?
– Ты мне театром голову не морочь! Театр, тебе не театр нужен! Ты, Центральный Комитет сфотографировать хотел! – вопрос, что он сам впустил, несколько смутил старичка.
– Из вашего окна ничего не видно. Ни театра, ни Центрального Комитета.
– Как это не видно?! Очень даже видно, зимой!
– У меня задание издательства, сфотографировать театр! А если будет задание, то и Центральный Комитет сфотографирую! Но, сейчас нужен только театр!
– Задание говоришь? Покажи документ!
Никаких документов Алёшка при себе не имел, даже билета в читальный зал. Положение становилось отчаянным.
– Нет у меня документа, но я могу позвонить в издательство, – Алёшка увидел на столе телефон, – там подтвердят, что это задание!
– Кхе, кхе. Так я и знал, врёшь ты всё, сучара! Ладно, звони.
– Это Алексей, я пришёл по Вашему заданию фотографировать театр, а меня взяли в заложники. Требуют предъявить документ, а у меня нету.
– Отойди от телефона! – старичок больно пнул Алёшку палкой в спину, – дай трубку, я сказал! – Вы кто? Здесь Центральный Комитет! Кто разрешил фотографировать?
Битых 15 минут старичок припирался с кем-то из издательства. В конце концов, договорились, что из издательства привезут письмо на бланке, с подписью и печатью. Алёшка сгорал от стыда. Он ведь, в издательстве пробыл всего минут десять, и не был знаком там ни с одним человеком. Не мог назвать ни одного имени, и уже ухитрился вляпаться в скандал. Теперь незнакомые ему люди сочиняют письмо, что-то объясняют своему начальству, зачем понадобилась печать. Господи, что они там говорят…. Не нужно ему это издательство и фотография, ну их всех к чёрту. Он просто хочет домой.
Ждали часа полтора. Старичок, похоже, был уже сам не рад, что всё это затеял, в туалет не сходишь. А Алёшка наоборот успокоился, даже если ветеран сейчас умрёт, то у него есть свидетели, как всё произошло. Наконец в дверь позвонили, и в щель просунули конверт. Там было письмо с печатью, что Алексей действительно находится на задании, и фотографировать театр ему разрешается. Старичок долго разглядывал письмо на свет, изучал печать, чуть ли не пробовал на зуб, и наконец согласился.
– Ты мне сразу понравился! – сказал он, пожимая Алёшке руку, – я, 30 лет в органах! У меня работа такая. Если надо, приходи ещё.
Выйдя на улицу, Алёшка приуныл. Что делать с театром, было совершенно непонятно. Похоже, он был не снимаемый. Если бы речь шла о черно-белой фотографии, ненужные детали, просто закрасили бы, заретушировали. А со слайдом сделать ничего нельзя. Этим объяснялось то, почему книгу не могли выпустить. Никто из фотографов не видел простого решения. Конечно, рано или поздно книгу выпустили бы, в конце концов, здание театра можно было нарисовать. Но рисунок не ощущается, как документ, а книга готовилась к юбилею. Поэтому заказчик для обложки хотел именно цветную фотографию, чтобы на ней было видно, каким ухоженным театр выглядит.
В общем, задание провалено, а Алёшка превращается в посмешище, о чём стыдно вообще кому-нибудь рассказывать. Если бы ни позорная история с ветераном, он бы просто ушёл и про издательство, постарался забыть. Но упрямство и стыд от унижения, заставляли его бродить вокруг театра. Неужели задача действительно не выполнима? Плевать на издательство, раз дорога туда заказана. Но он, Алёшка, ещё никогда не отступал.
Между деревьями, просматривалось лишь одно место, откуда теоретически театр должен быть
