Марк Чачко - Конец белого ордена
— Постараюсь выполнить все как следует, — сказал Корабельников. — Надеюсь, с заданием справлюсь.
— И я так думаю, — улыбнулся Якубовский. — Справишься! Главная твоя цель — проникнуть в подпольную офицерскую организацию. Узнать их замыслы, место хранения оружия, явки, связи — словом, все о них…
Обстоятельно, детально, стараясь не упустить ни одной мелочи, стали обсуждать, как лучше провести задуманную операцию.
Прежде всего Корабельникову следовало собрать побольше сведений о белогвардейских частях, откуда прибыл курьер. Важно было знать не только настроения белогвардейцев, но и условия их походной жизни, бытовые детали, вроде того, какие вина пьют офицеры-дроздовцы, какие папиросы курят, как развлекаются; нужно было знать характерные, жаргонные словечки, анекдоты, шутки, прозвища.
Эти сведения необходимо выудить у арестованного дроздовца. Кое-какие данные о белом движении можно почерпнуть и из других источников, имевшихся в отделе, из газет. Условились, как Корабельникову поддерживать контакт с отделом, кто будет ему помогать.
Конечно, учесть все невозможно. Враг хитер, и даже опытный сотрудник может оказаться в затруднительном положении. Правда, все непредвиденные обстоятельства хотелось свести до минимума…
Якубовский закинул руки за голову, потянулся и всей грудью вдохнул воздух. Откуда-то издали донесся запах черемухи. Якубовский хотел было сказать что-то насчет весны, но сдержался. Чувство отеческой нежности к этим молодым ребятам, в самую лучшую и неповторимую пору своей жизни всецело отдающимся революции, взволновало старого закаленного большевика. Вероятно, сейчас они и весну, ее неизбывную красоту едва замечают. И вместе с тем было как-то радостно от мысли, что на долю этих восемнадцатилетних парней выпало счастье быть в числе первых, штурмующих старый мир. Наверное, потом им будут завидовать от всего сердца…
Но тут же чувство опасности, нависшей над его воспитанником, вернуло Якубовского к действительности. И, хмурясь, чтобы скрыть охватившее его волнение, Якубовский сказал строго, даже как-то сурово:
— Вообще будь осторожен. Могут возникнуть обстоятельства, в которых тебе, Володя, придется принимать решения на собственный страх и риск. В таких случаях помни одно: своей жизнью не бросайся. Смелость проявляй разумную, будь осмотрителен, не горячись, действуй по обстановке…
Глава вторая
1На Брянском вокзале было многолюдно. Все его огромные залы были битком забиты пассажирами, сутками ждущими поездов. Одни сидели на дубовых скамьях, прислонясь к узлам и корзинам, другие вповалку лежали на грязном, замусоренном полу. Переговаривались, закусывали, спали, кормили детей. Много было солдат — и здоровых и раненых; попрошайничали нищие, шныряли юркие, глазастые воришки, стоял Нестройный, людской гомон, детский плач. В разбитые окна задувал ветер.
Сквозь эту сутолоку Корабельников пробирался к тому месту, где была назначена встреча. Хотя ему не раз приходилось бывать на заданиях, все же, собираясь на вокзал, он волновался, хорошо сознавая, что любой его промах может провалить всю операцию.
Между выходом на перрон и стеклянной перегородкой бывшего ресторана царила особенная суета. Одни теснились к выходу на платформу, другие пробирались обратно — с перрона в зал.
Возле колонны, точно кого-то ожидая, стоял человек с небритым, щетинистым лицом, одетый в солдатскую шинель. Ворот его грязной гимнастерки был сколот английской булавкой. Он курил козью ножку и хмуро озирался по сторонам. Корабельников прошел мимо колонны, возвратился назад и остановился неподалеку от человека. Ждал какого-нибудь знака, сигнала, приглашения на разговор. Стоявший у колонны тоже некоторое время присматривался к Володе, потом, криво усмехнувшись, вскинул на плечо свой вещевой мешок и ушел, затерялся в толпе.
Володя покружил на одном месте, думая, что тот, с кем ему нужно встретиться, еще вернется. Кстати, почему он так спешно удалился? Неужели его что-то спугнуло? Вот рядом с колонной остановился сутулый мужчина в черной шляпе и пенсне. Постоял с сосредоточенным, мрачным видом, щелкнул пальцами и неожиданно сорвался с места, побежал куда-то. Проходили мимо старые и молодые, смирные и разбитные, рослые и низенькие. Некоторые оглядывали Володю с ног до головы, другие проходили мимо. Время тянулось медленно, люди все шли и шли, а тот, кого ждал Володя, все не появлялся. А может, он был, да не остановился, прошмыгнул как тень.
Прождав три часа, Володя ушел с вокзала…
На другой день в условленное время Корабельников снова занял свой пост. Время от времени прохаживался, давал справки приезжим, сбегал за кипятком для старухи. Томясь от безделья, прислонился к колонне, развернул газету, стал ее просматривать. И вдруг услышал:
— Что новенького пишут в газетах?
Корабельников поднял глаза. Возле него стоял статный молодой человек лет двадцати пяти, с красивым дерзким лицом и светлыми глазами. Из-под темных прядей на лбу проглядывала белая полоска тонкого сабельного шрама. Спрашивая, он слегка прищурился — не то насмешливо, не то высокомерно.
У Володи сразу забилось сердце. Ничем особым незнакомец не отличался от других, но Володя почему-то понял, что перед ним тот, кого он ждал все это время. Медленно, едва переведя дыхание, Володя ответил:
— Так, разное пишут… Вот германские войска разогнали Центральную раду в Киеве. Поставили во главе Украины гетмана Скоропадского.
— А вас, я вижу, это волнует?
— Как же, я ведь не чужой, и судьба России мне не безразлична, как и каждому русскому…
— Напрасно, — едко усмехнулся незнакомец. — Пора, милый юноша, научиться ничего близко к сердцу не принимать. Глядеть на всемирный кавардак свысока, посвистывая сквозь зубы, заложив руки в карманы. Кто познал окопы, заваленные трупами, того уж ничем не удивишь. Шагать ныне по жизни надо не оборачиваясь, на все смотреть брезгливо. Полезнее для психики. Россия…
Он не договорил, безнадежно махнул рукой. Постоял, слегка покачиваясь на носках, что-то мурлыча под нос, искоса поглядывая по сторонам. Затем вытащил из кармана серебряный портсигар. Володя заметил на нем вмятину:
— Видно, и ваш портсигар тоже побывал в переделках?
— Угадали, — кивнул головой незнакомец и щелкнул пальцами по крышке. — Немецкая пуля. Метила в сердце, но угодила в эту штуку и смяла. Эта вещичка мне жизнь спасла…
Он помолчал, испытующе взглянул на собеседника и продолжал, легонько усмехнувшись:
— Мне за него изрядную сумму предлагали, да я не отдал. Один сослуживец очень приставал, все уговаривал продать ему портсигар. Прямо надоел… Один раз я ему даже отрезал: «Извольте замолчать, такие памятные вещи не продаются!»
