Георгий Кубанский - Лавина
– Вербованные. – Фетисова показала глазами на зал. – Почти все здесь собрались.
– Не только вербованные. – Самохин всмотрелся в державшихся особняком женщин. Некоторые из них пришли с детьми и узлами. – Не только...
Хмурые лица, недобрая тишина насторожили Самохина.
– Почему в помещении в верхней одежде? – громко спросил он. – В шапках! С вещами! Как на вокзале!..
– Что ж, выходит, нам и помощи не будет никакой? – перебила его женщина с ребенком на руках.
– Будет, – ответил Самохин. – Сами себе поможем.
– Нечего нас уговаривать! – злобно бросил кряжистый детина в потертой стеганке. – Не маленькие. Видим, что на дворе творится.
– Зачем уговаривать? – спокойно возразил Самохин. – Придет время, прикажу выйти на работы...
– Прежде чем приказывать, обеспечьте нас! – закричали в зале. – Валенки дайте! Стеганки!
– Какой из меня работник в пальтушке? – подскочил к Самохину курчавый парень в узконосых туфлях. – Полы путаются в ногах, снег гребут.
– Вас завербовали для работы на обогатительной фабрике, – по-прежнему сдержанно ответил Самохин. – На работающих в цехах валенок на комбинате нет. Тут и спорить не о чем. Надо будет – пойдете работать.
– Без валенок? – спросил курчавый. – На улице?
– Что ж, по-вашему, когда буря бьет корабль, матросы калоши требуют, чтобы ноги не промочить?
Самохин увидел, что вместо делового разговора его затягивают в ненужные и лишь раздражающие рабочих препирательства. Сопровождаемый недовольным гулом, он поднялся на сцену, выждал, пока затих шум, и обратился к притихшему залу:
– Одни трудятся на морозе по двенадцать часов в сутки, а кое-кто тут... санаторий устроил.
– А ты посиди в этом санатории! – закричали из зала. – Давай к нам! Разговаривать легко, сверху-то!
Самохин понял, что начал неудачно, хотел поправиться.
– Минуточку!
Договорить ему не дали.
– Прежде чем требовать, обеспечьте людей!
– Мы тоже знаем свои права!
Чьи-то руки взяли его за плечи и отодвинули в сторону. Самохин оглянулся и увидел Фетисову. Ее в поселке любили. Старожилы помнили, как она штукатурила первые здания, мерзла в палатках и всегда оставалась спокойной и ровной в обращении с товарищами. Рослая, по-мужски широкая в кости, с красным, обветренным лицом, она не боялась острого спора, умела озадачить противника неожиданным доводом, простецкой на первый взгляд репликой.
Фетисова вышла вперед.
Шум в зале быстро спал.
– Давай! – озорно крикнул кто-то. – Агитируй!
В недружном хохоте неожиданно прозвучал вопрос Фетисовой:
– У кого есть дети ясельного и дошкольного возраста? Над головами торопливо взметнулись руки.
– Пройдите к сцене. – Фетисова показала, куда пройти, и снова обратилась к залу: – У кого дети школьного возраста?..
На этот раз она не успела закончить фразу, как женщины торопливо направились к сцене. Некоторые подталкивали перед собой детей.
– Я понимаю, почему вы пришли сюда, – обратилась к ним Фетисова. – Работать в такое время, да еще и болеть душой за ребят...
– Ишь заливает! – закричали из задних рядов. – Охмуряет православных!
Выкрики утонули в гуле, из которого выделялись злые голоса женщин, возмущенно одергивающих крикунов.
– Начальник комбината принял правильное решение, – Фетисова выждала, пока зал затих, – укрыть детей в безопасном месте. Тогда и родители смогут трудиться, не оглядываясь на дом. Кончим нашу беседу, пройдете со мной в фойе. Там я объясню, как собрать ребят и что дать им с собой.
Фетисова отошла в сторону. Неподалеку от нее надежной опорой сбились в плотную кучку женщины.
На место Фетисовой вышел Шихов.
– Демобилизованные по последнему приказу министра обороны... встать!
В зале послышался неровный грохот. Поднялось человек тридцать.
– Старшины, в проход.
Из рядов вышел коренастый крепыш в ладно пригнанной шинели.
– Постройте демобилизованных и выведите сюда. – Шихов показал рукой влево от сцены.
– Выходи строиться! – привычно подал команду парень в шинели. – Разобраться по два.
Он подровнял группу, вывел к сцене и доложил:
– Товарищ майор! Демобилизованные в количестве двадцати шести человек построены.
– Вольно! – Шихов осмотрел стоящих парней и обернулся к залу. – А теперь потолкуем с остальными. Вернее, с теми, кто не желает работать.
– Да в чем работать-то! – вскочил с узла курчавый парень и выставил ногу в узконосой туфле: – Гляди!
– Полно тебе, – громко вмешалась Фетисова. – Который год живу тут, а не видела еще дурачка, чтоб приехал на Север в таких-то бареточках. – И, не давая возразить себе, закончила под одобрительный смех: – Развяжи сидор свой. Развяжи! Если не будет в нем другой обуви, сниму с себя валенки и отдам тебе. При всех говорю. Сниму! Босая по снегу пойду!
– Давай, давай! – закричали со всех сторон опешившему от неожиданности парню. – Разуй ее! Развязывай сидор!
– Да идите вы!.. – Парень злобно выругался, и это прозвучало признанием своей собственной вины.
Пока в зале угасал озорной шумок, Фетисова быстро сказала Самохину:
– Решайте с эвакуацией ребят. Нельзя оставлять их в клубе. Какой здесь покой! Матери будут бегать сюда надо и не надо...
«Ты сама за меня решила, – подумал Самохин, – а теперь подкидываешь мне свое решение».
– Делайте, – согласился он. – Вы отвечаете за эвакуацию детей. – И обратился к залу: – Вечером все незанятые на работах будут разбиты на аварийные бригады. Я убежден, что все честные люди помогут сохранить предприятие...
– А если найдутся нечестные? – Курчавый парень нагло уставился на начальника комбината. – Сачки? Будут сидеть в клубе. Что с ними делать? Вот вопрос!
– Пускай сидят, – с неожиданным для всех спокойствием согласился Самохин. – Все работающие будут жить и питаться побригадно, в домах. Рабочему человеку надо не только отдохнуть, обогреться, но и обсушиться. А где тут обсохнешь?
Слова его были встречены одобрительным гулом, в котором потонули голоса недовольных.
Глава вторая
Самохин вышел на крыльцо. Морщась от бьющего в лицо резкого ветра, поднял меховой воротник куртки.
По широкой безлюдной улице привольно скользили мутные волны поземки. Края крыш курились снежком.
За сверкающим изморозью танком с налипшими на лобовой броне и опорных катках комьями мерзлого снега стоял гусеничный трактор с прицепом-санями. Возле него трое в лыжных костюмах увязывали покрытую зеленой парусиной горную лодочку, привезенную Крестовниковым. Несколько в стороне от них стояла Люся.
