Георгий Кубанский - Лавина
После смерти жены Самохин заметно изменился. Теперь он щедро отдавал дочери внимание и заботу, которых так не хватало покойной. Люся регулярно получала от него обстоятельные письма.
А на днях, дождавшись студенческих каникул, прилетела в поселок навестить отца...
...Люся вошла в кабинет и остановилась: не помешала ли? Последние дни она не находила себе места. Поселок жил в постоянном напряжении. Отец почти не появлялся дома. Все заняты, озабочены, спешат. Одна Люся не знает, куда девать себя. Дачница!
Самохин встретил дочь усталой улыбкой.
– Не спится? – спросил он.
– Ты тоже не спишь. – Люся подошла к отцу. – Я прочла телеграмму от Крестовникова. Почему ты не обследовал склон Кекура? Неужели никто из ребят не поднимался на гору, не знает тропинок?
– Какие тропинки! Тропинки прокладываются там, где люди ходят. Кого понесет на Кекур? Зачем? Эта горушка так же не исследована, как какой-нибудь семитысячник в Гималаях.
– Но ведь подняться на нее не очень сложно, – возразила Люся. – Даже не зная тропинок.
– Подняться можно. – Самохин понял недосказанное дочерью. – Но зачем? Я бывал в горах и кое-что знаю о них. Если люди несведущие проверят состояние снега, это может принести только вред, дезориентировать нас. Ты студентка географического факультета и прекрасно понимаешь это.
– А если б я поднялась на гору? – Люся смотрела на отца настойчивым взглядом, как бы прося его согласия. – Не одна. Найдутся в поселке крепкие лыжники...
– Поднимешься, – раздраженно проговорил отец. – И что ты там сделаешь? Голыми руками?
Люся молчала. Как ни хотелось ей помочь замершему поселку, она понимала: отец прав. Что можно сделать в горах, не имея даже снежного зонда, термометра? А если б они и были? Люся знала устройство гляциологических приборов, но никогда ни один из них не применяла в горах. Да и сумеет ли она самостоятельно определить, что за лавина образуется на Кекуре, насколько велика угроза?
Самохин понял состояние дочери.
– Приехала, называется, навестить отца. – Он обнял Люсю. – А батя... то носится по комбинату, то безвылазно сидит в кабинете.
– Мне двадцать один год. – В голосе Люси прозвучал упрек. – Других такого же возраста ты посылаешь в метель работать, строить противолавинные сооружения. Одна я живу тут... –Люся запнулась и с усилием выдавила конец фразы: – Дачницей живу.
– Затихнет метель, – продолжал Самохин, не отвечая дочери, – пошлю нарочных в райцентр. На лыжах. Ты горнолыжница. Пойдешь с ними.
– Не пойду.
– Пойдешь.
– Нет.
– Если б ты была нужна здесь, я и не подумал бы об этом, но твое место в университете.
– В обычных условиях. – Смуглое лицо Люси с чуть приподнятыми скулами и узко прорезанными глазами, черными, горячими, было решительно. – А сейчас никуда я от тебя не уйду.
– Я уважаю смелость, – сказал Самохин. – Но смелость ценна только в сочетании с деловым расчетом. Каникулы твои кончаются. Во имя чего ты должна пропускать занятия в университете, если в этом нет никакой надобности?
– Никуда я в такое время из поселка не уйду, – упрямо повторила Люся. Из всего сказанного отцом ей запомнилось лишь справедливое, а потому и особенно обидное утверждение о том, что она не нужна в поселке. – Не пойду.
– Объясни тогда, в чем смысл твоего пребывания здесь?
– Хотя бы в том, что сейчас я заставлю тебя лечь спать. Да, да! Анна Павловна не может потребовать, чтобы ты отдохнул. А я потребую...
– Перестань...
– ...Заставлю тебя отдохнуть. – Люся достала из дивана клетчатый плед, подушку. – А потом ты со свежей головой найдешь выход из положения.
– Остановлю лавину?
Люся не ответила. Она стала у дивана, упрямо пригнув голову, и ждала. Лучше не спорить с ней сейчас – лечь. Тогда она уйдет.
Самохин снял китель. Лег.
Но Люся не ушла, она устроилась в кресле у стола.
Желая обмануть дочь, Самохин закрыл глаза... и заснул.
Люся затенила настольную лампу и, сбросив туфли, забралась с ногами в кресло. Кутаясь в серый пуховый платок, свернулась калачиком. В полумраке комнаты было спокойно, уютно. Доносившийся с улицы свист метели настраивал на размышления.
Отец! Человек, которого она любила и тем не менее не всегда понимала. Крупный, какой-то весь прочный, с гулким властным голосом, заставлявшим в детстве замирать ее в ожидании чего-то необычного, важного. Всегда он был в движении, постоянно спешил, с кем-то или с чем-то боролся, негодовал или ликовал. Даже то немногое время, которое отец проводил дома, он держался так, будто готов был взять чемодан и исчезнуть надолго.
Люся не заметила, как тоже заснула. Спала она спокойно, крепко. Опасность? Возле отца не могло случиться ничего страшного. В этом Люся была убеждена. Детская вера в силу отца вытеснила мысли о лавине и о замершем в глухой тревоге поселке.
Разбудил Самохина стремительно приближающийся грохот. Дребезжал на подносе стакан. Дом трясся в мелкой, пугливой дрожи.
Самохин сорвался с дивана. Не замечая волочащегося за ним пледа, выскочил в приемную. С порога он увидел Люсю, ее пальцы, стиснувшие спинку стула, неестественно выпрямившуюся за столом Анну Павловну, бледную, с застывшей на лице гримасой, словно она собиралась не то засмеяться, не то закричать от ужаса. Лавина?!
Грохот докатился до стены и оборвался. В мертвенно-тихую комнату пробивался лишь ровный рокот. Сознание отметило: «Мотор!»
Надо было выбежать, узнать, что делается на улице, а Самохин все еще не мог справиться с охватившим его оцепенением.
В тишине, нарушаемой лишь звуком приглушенного мотора, гулко прозвучали в коридоре шаги. Дверь распахнулась. Вошли двое. В альпаках и унтах.
Один из вошедших, не снимая очков, старательно протер стекла рукавицей. Потом откинул с головы меховой капюшон и сказал осипшим с мороза голосом:
– Промерзли.
Самохин узнал его и невольно отступил, как от призрака: «Крестовников! Здесь! В такое время!»
– Неважно! – прогудел второй гость, расстегивая негнущимися пальцами меховой альпак. – Зато добрались. – И, прищелкнув каблуками, представился: – Гвардии майор Шихов.
Первой опомнилась Анна Павловна: достала из шкафа чайник и выбежала из комнаты.
– Надо бы экипаж обогреть, – сказал майор, стягивая непослушными руками альпак. – Досталось ребятам!..
В кабинет вошли трое в серых комбинезонах и рубчатых танкистских шлемах. Крупные, плечистые, с испятнанными маслом лицами и руками, они до смешного походили друг на друга.
Танкисты привлекли общее внимание. Никто не заметил, как взгляд Крестовникова удивленно задержался на Люсе. Но Крестовников тут же справился с собой и обернулся к Самохину.
