Любовь Овсянникова - Аферистка
— Взяла, какие были, сама же так сказала, — напомнила Татьяна и начала что-то искать в сумочке. — Ведь ты дала мне достаточную сумму. Забыла? Возьми вот сдачу, — она достала и подала спутнице приготовленные купюры.
— Ага, — индифферентно буркнула Люля, взяла сдачу и подчеркнуто небрежно бросила в тумбу под своим сидением опостылевшую клетчатую сумку, вспомнив, что отдавала новой знакомой для покупки одного билета до Днепропетровска все деньги, полученные за два билета до Москвы. — Не забыла, но мало ли что могло случиться. Хорошо. Поехали, значит? — и она обезоруживающе улыбнулась, подводя этим итог разговора.
— Поехали, — повторила Татьяна севшим на глуховатый регистр голосом, как бывает в скрытом волнении или при упоминании о чем-то затаенном. — А что с тобой? Почему ты нервничаешь?
— Дорогой разберемся, устала я, — улыбнулась Люля, только теперь она опустилась на сидение и расслабленно откинулась на спинку, ощущая блаженство от того, что страх угомонился, отпустил душу и тело. — Хорошо, что ты так удобно устроила нас обеих. Ага?
— Хм! — и себе обрадовалась Татьяна, невольным движением подобрав ноги и окончательно отвлекаясь от передачи.
Сейчас, присмотревшись внимательнее, она отметила, что Люля одного с нею роста, разве что немного щуплее и тоньше в кости. У нее было приятное открытое лицо с большими зелеными глазами и чуть продолговатым, но до умиления утонченным носиком. Светлая кожа, возможно, портила бы общее впечатление, если бы на нее не отбивалась привлекательность и свежесть скульптурно очерченных вишнево-сочных губ. Какая красивая!
Татьяна горько вздохнула и привычным движением поправила платок на голове.
«Так вот почему она показалась мне колхозницей, — отметив этот жест и в конце концов обратив внимание на платок, поняла Люля и своевременно приструнила себя во второй раз, выругав за сленг. — Может, она прошла лечение облучением? Облысела после этого, вот и закрыла голову». Но вслух спрашивать не стала: вдруг девушка в самом деле смертельно больна. Вон, и бледная она, даже желтоватая и осунувшаяся, а под глазами у нее залегли синяки.
— Сниму все же, — отважилась Татьяна, снимая головной убор, и Люля чуть не прянула от нее испуганно, едва нашла силы скрыть удивление и как-то удержаться. — Пусть голова подышит.
Сейчас было модно носить платок, завязав его узлом на шее поверх третьего конца, чтобы он плотно облегал лоб, вроде по-мусульмански. Но это не всем к лицу, а только тем, кто имеет красивую форму черепа и короткую стрижку. Девушка же, сидевшая напротив Люли, повязала платок на голову по-бабьи, с глубокими складками на щеках, за счет чего лоб был-таки весь закрытый, но узел размещался на подбородке. Свободный третий край платка спадал на спину, пузырился, бугрился на плечах, и поэтому не видно было, что под ним пряталась роскошная прическа.
И все же картина открылась страшная. Нет, лысой Татьяна не была. Но все ее лицо розовело свежими шрамами. Такие же шрамы, только более широкие и пестрые, окаймляли лицо на лбу и висках. А вокруг ушей расплывались сине-желто-малиновые разводы, как от сильных ушибов.
Разбитная, быстрая на язык Люля, которую невозможно было поймать и в ложке воды, потеряла дар речи, сидела окаменело и только хлопала ресницами и хватала ртом воздух. А Татьяна спокойно подняла на нее зеленые глаза, большие, доверчиво распахнутые, очень похожие на ее собственные, и провела рукой по прическе, гладко зачесанной и собранной чуть ниже макушки в тугой калачик. Сначала ощупала его, а затем вынула оттуда несколько шпилек и тряхнула головой, рассыпая по спине целое сокровище — шелковистые густые волосы русыми волнами упали ниже талии, рассыпавшись по дивану вокруг нее.
— Прямо цесаревна! — с искренним восхищением сказала Люля, так как молчать было неудобно, ведь Татьяна знала, что представляет собой яркое и противоречивое зрелище. — Таким богатством владеешь и молчишь.
— Разве что только этим, — смущенно потупила взор Татьяна. — А лицо? — она вопросительно подняла взгляд.
— Что это у тебя? — отважилась Люля спросить.
— Пластическая операция… Неудачно провели.
— Зачем она тебе нужна была, такой молодой? — в Люлиной голове пчелами зароились разные проекты и нечеткие, расплывающиеся идеи по устройству своего будущего. Пластическая операция… А что? Это вариант.
— Сильно некрасивой я была. Вот посмотри, — она достала из сумочки пластиковый конверт на кнопке и из кучи бумажек достала бумажную копию своей фотографии дооперационного периода. — Обрати внимание на нос и губы.
Люля поднесла бумажку ближе к свету и начала рассматривать. Судя по увиденному, Татьяна была права, решившись корректировать то, что ей дала природа. Большой нос с задранным кончиком, от чего обыкновенный насморк сразу становился заметным, имел еще и крупные ноздри. Под стать носу были и губы — полные, широкие, аморфные и бесцветные, верхняя из которых делилась пополам глубокой впадиной. Со съехавшими вниз уголками, тяжелые, они, казалось, оттягивали вниз все лицо, делая его почти квадратным. Обвислые щечки окончательно придавали Татьяне сходство с беззлобным бульдожкой. Разрезы больших открытых глаз, прекрасных внутренним светом, к сожалению, у висков тоже норовили сползти вниз. Все Татьянино лицо напоминало гипертрофированную маску трагика, вытесненную на лике Квазимодо. Его не спасала даже невинная улыбка, не хуже, чем у Моны Лизы.
О, теперь Люля поняла, что наивность, написанная на лице дурнушки, совсем не украшает ее, а раздражает, словно подчеркивая, что к некрасивости Бог прибавил еще и глупость. Святая простота — надо же такое придумать? — естественным образом гармонирует только с приглядными формами, наводя на них окончательный блеск и создавая то, что художники издавна воспевали в женщине. Оно лукаво не имеет названия, и каждый называет его по-своему. Но, если сказать искренне, но косвенно, то это — отсутствие духовности и соображения. Зачем мужчинам в женщине ум, мудрость, жизненные прозрения? Пхе!
— Я здесь еще юная, семнадцати лет, — словно угадав Люлины мысли, объяснила Татьяна. — Некрасивая да еще и глупенькая. Вообще завал.
— Хотя должна была бы набраться ума, если в интернате воспитывалась, — по-свойски пожурила девушку Люля.
— Конечно, но меня там жалели. А вот дали такую справку, — Татьяна подала еще одну бумажку, — для получения паспорта на новый облик. Здесь приклеена старая фотография, удостоверяющая, какой я была, и та, которая демонстрирует, какой я вышла после операции. А теперь посмотри и сравни. Что скажешь?
