Густав Эмар - Сурикэ
В то же время появился Тареа, размахивая томагавком, в сопровождении двух десятков гуронских воинов.
Ирокезы, захваченные с тыла, лишенные вождя, потерявшие лучших своих товарищей, поняли, что погибли; не продолжая битвы, исход которой мог быть для них только гибельным, они разбежались в разные стороны, бросив на произвол судьбы своих раненых и даже не думая о пленниках, оставшихся позади.
Сержант Ларутин, несмотря на храбрость, выказанную им в битве, вскрикнул от радости, когда увидел бегство свирепых врагов.
— Да здравствует король! — вскричал он, бешено потрясая своей шляпой.
Он даже кинулся было преследовать беглецов, но охотник его удержал.
— Пусть они бегут, сержант, мы еще их найдем, ночью в лесу не очень удобно, когда сила не на нашей стороне.
— Ваша правда, Бесследный, я чуть было не сделал ужасной глупости. Но вот и Тареа; он — храбрый гурон, я с удовольствием признаю это.
И он протянул вождю широкую руку, которую тот крепко пожал, причем торжествующая улыбка озарила его энергические черты.
Первой заботой Тареа было скальпировать убитых и убрать раненых, после чего он подошел к охотнику и сержанту, которые встретили его самым дружеским образом.
— Ооах! — сказал он. — Мои белые братья — великие храбрецы, они отлично поработали. Разве Бесследный ничего не имеет сказать своему другу?
— Да, вождь, — с жаром ответил охотник, — я вам скажу, что вы пришли как раз вовремя, мы уже выбивались из сил, эти черти довели нас до крайности, вы спасли наши скальпы.
— Это вне всякого сомнения, — подтвердил сержант.
— Мои братья смеются. Хорошо. А что сделалось с Нигамоном?
— Мой первый выстрел попал в него, но эта гадина, хотя и тяжело раненная, ускользнула, как трусливая старуха.
— Нигамон убежал в лес, как олень, но ему не долго удастся скрываться от безошибочного глаза моего брата.
— Надеюсь, вождь, — сказал мстительный охотник, хмуря брови, — на этот раз он только попробовал моего свинца, а скоро я его угощу вдоволь; до его селений далеко.
— И мои воины идут по его следам! Вот скальпы собак-ирокезов, — прибавил вождь, подавая охотнику кровавые трофеи, — они по праву принадлежат моему брату; он повесит их в своей хижине; Ононтио похвалит его за храбрость.
— Господин де Монкальм меня знает и так, — отвечал охотник, гордо поднимая голову и отстраняя от себя отвратительный подарок. — Нет, вождь, оставьте у себя эти скальпы, они скорее ваши, чем мои; только благодаря вам макасы обратились в бегство. К тому же, вождь, ведь я — не краснокожий, в моих жилах нет индейской крови, хоть я и горжусь быть приемным сыном вашего племени. Вам известно, что воины моего цвета не имеют привычки скальпировать своих врагов.
— Хорошо сказано, Бесследный! — вскричал сержант. — Француз убивает врага, но после смерти прощает ему. На иное он не способен.
— Хорошо! — сказал, улыбаясь, вождь. — Тареа благодарит своего брата, он принимает скальпы. Что теперь желает делать Бесследный?
— Я думаю, вождь, что нам следует прежде всего заняться бедными пленниками, которых вы так чудесно спасли.
— Мой брат молод, но исполнен мудрости. Будет сделано по его желанию.
— Повинуюсь с удовольствием и с охотой, — сказал сержант, все-таки заряжая ружье.
Тареа с двумя белыми направился к месту, где находились в тоске и страхе несчастные пленники, покинутые ирокезами во время их поспешного бегства.
ГЛАВА II. Профиль нашего героя
Открытие Америки, создав широкий горизонт всевозможным вожделениям, которые не находили удовлетворения в Старом Свете, было громовым ударом, пробудившим от лихорадочного сна страсти авантюристов и неудачников, которыми кишела в то время Европа и которые привыкли жить за счет ближнего, добывая себе шпагой лены и поместья.
Инстинкты грабежа и хищения, достигшие широкого развития благодаря постоянным войнам, наполнявшим собой средние века, нашли в этом открытии давно искомый выход и средство удовлетворить себя за счет новых, до той поры неизвестных народов; предполагалось, на основании рассказов путешественников, что эти народы обладают несметными богатствами, всей громадности которых сами не сознают и не знают, что с ними делать.
Умы взволновались, все взгляды обратились на таинственный горизонт, столь неожиданно открывшийся для всех обманутых надежд; и, к великому удивлению Европы, все неудачники цивилизации начали эмигрировать массами; из самых отдаленных стран, точно стаи голодных волков, хлынули люди в это новооткрытое Эльдорадо по ту сторону Атлантики.
Позднее религиозные войны выбросили на северный берег Америки толпу людей, преследуемых на их родине за религиозные убеждения; они явились туда, ища, где лучше, и поселились в этой дикой стране, чтобы на свободе поклоняться Богу, как верует сердце, не страшась постоянных преследований.
Испанцы, португальцы, англичане, голландцы, датчане, почти все народы Европы распределили между собой — худо ли, хорошо ли — новый материк, где и основали колонии, благосостояние которых было более или менее сносно.
Одни французы, за малыми исключениями, остались в стороне от этого движения в Новый Свет. Тщетно правительство, сознавая выгоду заморских владений, пыталось освоить колонии; население не отвечало на призыв и было глухо ко всем заманчивым обещаниям.
Французский характер составлен из самых странных противоречий; француз в одно и то же время — домосед, рутинер, делец, авантюрист, скептик, верующий, легковерный, насмешник и беспечный; но главное — он привязан к родной почве; француз любит родину больше всего; уезжая, он постоянно думает о возвращении, хотя бы только для того, чтобы умереть.
Такова внешняя причина неспособности к колонизации, в которой, как принято говорить, сделали такие успехи испанцы и англичане; но ведь испанцы одним ударом лишились всех своих колоний, а англичане были позорно выгнаны из богатейших своих владений и держатся в остальных только посредством всевозможных уступок или посредством устрашения; нечего и говорить, что система эта скверна и рухнет при первом серьезном толчке.
Вследствие всего этого было довольно трудно найти честных и трудолюбивых людей, которые бы согласились переселиться в Америку.
Но правительство все-таки настояло на своем; за неимением людей честных оно принялось за плутов, начало отправлять в Америку игроков, публичных женщин, прокутившихся сынков из зажиточных семейств, банкротов, убийц, жуликов и пр. Всякий годился, потому что из отдельных лиц составлялась масса.
Так именно поступали в то время, к которому относится наш рассказ, т.е. в 1756 г., в несчастливое царствование Людовика XV, который сам себя прозвал «Возлюбленным».
