Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане

И юноша разразился бы смехом, если бы не боялся и не уважал своего начальника, как отца, в присутствии которого, по китайским понятиям, смех был неприличен, — до того намерение французского фрегата казалось ему забавным!

— А-а, матросы уже говорят об этом? — осведомился Лао Тсин, не выходя из своего задумчивого состояния. — Ну, теперь бедным пиратам ничего не остается, как только покорно сложить свое оружие!

Потом, сделав знак рукой, что аудиенция окончена, и, заперев плотнее дверь за юношей, он сел в свое кресло и смеясь сказал себе вслух по-китайски:

— Это будет война слона с тучей москитов в воздухе!

Но его веселость скоро уступила место серьезным размышлениям, в которые он и углубился.

III

ЛАО ТСИНУ БЫЛО УЖЕ ПОД ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ, но здоровье не изменило еще ему. Высокого роста, хорошо сложенный, с лицом умным, интеллигентным, он был представителем той сильной и деятельной маньчжурской расы, которая когда-то завоевала Китай и посадила на его трон свою династию императоров. Родом он был из Северного Китая, и потому цвет его кожи был слегка только смуглым, а выразительные и красивые глаза лишь немного расположены вкось, так что с первого взгляда эта свойственная всей монгольской расе особенность была у него почти незаметна. Длинные шелковистые усы ниспадали у Лао Тсина до самой груди, бороды же, по китайской моде, он не имел обыкновения носить.

В общем, вся фигура банкира выражала твердость, соединенную с той проницательностью взгляда, какой отличаются все восточные люди. Он невольно внушал доверие к себе, и с ним действительно можно было иметь дело. Кто был аккуратен и верен в слове и деле, тот всегда с первых же слов мог сойтись с Лао Тсином; зато кто пытался хитрить с ним — никогда не имел успеха в своих намерениях: Лао Тсин тотчас же превращался в истого китайца, обладающего к тому же местными, специфическими малайскими особенностями характера, и тогда от него нельзя было ничего добиться никакому хитрецу.

Просидев более часа в размышлениях, Лао Тсин, казалось, принял наконец какое-то твердое решение.

«Да, — сказал он вслух, вставая с кресла, — это, наконец, невыносимо. Мой старый друг должен простить мне, если я превышу свою власть, потому что обстоятельства прямо вынуждают меня к такому поступку, не говоря уже о тридцати миллионах, поступивших в кассу общества в течение этих двух лет, — миллионах, с которыми я не знаю, что делать. Не должен ли я также сообщить и об этом французском броненосце, который явился сюда охотиться за нашими джонками?»

Он ударил в гонг, после чего в дверях через минуту появился слуга.

— Где Саранга? — спросил его Лао Тсин.

— В саду, сударь.

— Что он там делает?

— То же, что и всегда, сударь: жует бетель, курит и пьет арак.

— Спроси у него, может ли он уделить мне несколько минут, и если может, пусть придет сюда.

Слуга ушел, и через две минуты в дверях показался Саранга, держа одну руку на губах, а другую у лба, что означает самое почтительное приветствие по малайскому этикету.

— Саранга, — сказал банкир, — уже очень долго мы не видим нашего великого главу!..

— Да, более двух лет, — ответил малаец, считая по пальцам, как ребенок.

— Но теперь ты можешь порадоваться: у меня есть известие для него, с которым ты и отправишься к нему.

При этих словах банкира малаец не мог сдержать радостного восклицания.

— Ах, — воскликнул он, — вот чего Саранга давно желает! Возвратиться на остров Иен, туда, где прошла его молодость, — ведь это истинное счастье!

Лао Тсин тотчас же быстро записал название острова, невольно сорвавшееся с языка малайца, чего тот в пылу радости даже не заметил, и сказал про себя: «Вот открытие вдвойне драгоценное, потому что выпытать его мне не стоило никаких предосудительных подходов».

Таким образом малаец проговорился о том, о чем он дал клятву молчать под страхом смертной казни!.. Впрочем, он испытывал такую фанатичную преданность Квангу, что не задумался бы сам пронзить себя кинжалом, если бы убедился, что вверенная ему тайна против его воли слетела с его языка…

Между тем банкир, не желая показать, что незаметно для малайца случилось нечто важное, продолжал перелистывать свою записную книжку и наконец, как бы вспомнив, что он не один в кабинете, равнодушно произнес:

— Извини, мой храбрый Саранга, у меня столько разных дел, что и во время разговора с тобой они не дают мне покоя. Итак, о чем, бишь, мы говорили? Да, да, о том, что тебе предстоит отправиться к нашему верховному главе. Даю тебе сегодняшний день для сборов в путь, а завтра на рассвете ты поедешь к нему. Как и всегда, одна из моих яхт к твоим услугам.

Обычный деловой тон банкира ободрил малайца, которым овладели было уже опасения, не сказал ли он в порыве радости чего-нибудь лишнего, — и он весело ответил:

— Хорошо, господин, я буду готов! За Сарангой дело не станет! Но вы, как и в те разы, не забудете, конечно, дать мне пароль для прохода?

— Какой пароль?

— А с которым проходят к Квангу и который он всегда меняет при новом поручении.

Лао Тсин несколько мгновений молчал, не зная, что сказать на это.

— Послушай, Саранга, — проговорил он наконец, — на этот раз не Кванг зовет тебя, а сам я посылаю к нему, потому что не имею сведений о нем вот уже два года… Стало быть, у меня нет для тебя и пароля для прохода.

— В таком случае я не могу отправиться, — возразил малаец, внезапно побледнев от страха.

— Ты боишься гнева предводителя?

— Это бы еще ничего, я рискнул бы на это, так как великий предводитель добр и простил бы меня.

— Так что же тебя удерживает?

— То, что без пароля никто не будет ожидать моего прибытия, никто не явится навстречу мне, чтобы провести меня через подземные гроты Мары, кишащие акулами, и я буду наверняка разорван этими чудовищами.

— Я не понимаю тебя. Что это за подземные гроты?

— Дело в том, господин, что никто не может проникнуть к Квангу, не будучи заблаговременно призван им: подземные гроты Мары никогда еще безнаказанно не пропускали людей, решившихся пробраться без проводников и без оружия, необходимого для борьбы с акулами, которые кишат там в бесчисленных количествах.

— Что ты там мне рассказываешь? — удивился банкир.

— Истину, господин! — подтвердил торжественно малаец. — Мне на своем веку довелось совершить немало этих переходов, и теперь я не могу без трепета вспомнить о них!.. Поймите, господин, — прибавил малаец, понижая голос, — ни один наш переход через эти проклятые гроты не обходился без гибели нескольких человек, утащенных так или иначе чудищами! Стало быть, всякий раз, как великий начальник требует к себе кого-нибудь, предстоит гибель людей! Несмотря на это, я с радостью пошел бы опять к Квангу по его первому требованию, пренебрегая всякими опасностями, будь только у меня пароль для перехода; но без него это значит — идти на верную смерть!