Владимир Беляев - Встреча с границей

Взаимные приветствия, рукопожатия, вспыхивают огоньки папирос.

Они познакомились уже давно, когда Семихов приехал сюда. Зашел как-то в поссовет, увидел немолодого человека за письменным столом, обратил внимание на его старенький мундир без погон, разговорился. Оказалось, оба еще до войны служили в одном погранотряде, может быть, даже и не раз виделись. Не беда, что сдружиться привелось лишь двадцать лет спустя. Сдружила их общая депутатская работа, а еще больше — общая беда, в которой они не постеснялись друг другу признаться. Беда эта — нехватка образования. Солдатская судьба забрасывала их в такую глухомань, что при всем желании было не до учебы. К счастью, здесь оказалась вечерняя школа. Поговорили по душам и решили:

— Молодости мы не первой, но надо...

И к прежним заботам добровольно прибавили новые.

Трудно взрослым людям привыкнуть к низеньким детским партам. Еще труднее чуть ли не с азов браться за школьную премудрость. И если русский язык, литература, история свободно доходили не только до сознания, но и до сердца, то алгебра и тригонометрия — хоть плачь. Сколько и без того скудных часов отдыха отнимали они у Семихова!

Собственно, эти формулы, эти тангенсы и котангенсы и стали сейчас предметом беседы Семихова с Сидоренко. Приближались экзамены, и Иван Федорович крепко рассчитывал на помощь друга.

— Значит, пойдешь в репетиторы? — спросил на прощание Семихов.

— Конечно. Стаж-то у меня дай бог! — сказал Сидоренко, намекая на то, что заниматься с Семиховым ему не внове.

Еще на несколько минут задержал его возле склада комендант санатория Петриченко. Жаловался, что кто-то растаскивает доски. Уже четыре пропало.

— Не твои ли стараются? — высказал догадку комендант.

Семихов нахмурился:

— Если мои — сегодня же вернут. А если твои — смотри, поссоримся.

Прежде чем зайти за дрожжами, он завернул в промтоварный. Собственно, это было тайной целью его прогулки: сделать подарок жене. Директор Анатолий Пушкин предложил шляпки из синтетического волокна. Иван Федорович повертел в руках одну, другую, подивился безвкусной конфигурации — и решил примерить сам.

Снял с головы зеленую фуражку и нахлобучил одно из этих синтетических сооружений. Глянул в зеркало и решил вслух:

— Ну ежели мне не идет, жене и подавно. Как думаешь, Василий Дмитрич?

Басалаев искренне поддакнул. Директор скрепя сердце тоже согласился и предложил вязаные кофточки. Но разложить их на прилавке так и не успел. С улицы донеслись крики: «Мина! Мина!».

Семихов, мгновение прислушавшись, схватил фуражку, надвинул ее низко на лоб и выскочил из магазина. Через минуту он был на берегу, где толпились отдыхающие и местные жители, с любопытством вытягивавшие шеи в сторону моря. Кое-кто швырял туда камешки. Капитан подбежал ближе и невольно содрогнулся. Метрах в двадцати, переваливаясь с волны на волну, действительно болталась самая настоящая плавучая мина. А не бочка и тем более не буй, как докладывал сержант. Ее, поставленную во время воины, сорвало с якоря вчерашним штормом. И теперь пятьсот килограммов тротила в стальной упаковке неотвратимо приближались к берегу.

Если бы позволило время, Семихов, наверное, удивился беспечности людей, даже прошедших войну. Неужели они не видят смертельной опасности, которая совсем рядом? Неужели не понимают, что эта мина — зловещий подарок фашистов, и тех, кто давно на том свете, и тех, кто нынче расселся в министерствах Бонна, страстно ожидая реванша? Если сегодня, два десятилетия после войны, погибнет хоть один советский человек, — это тоже в их планах.

Но время не позволило Семихову подумать об этом. На берегу были женщины, дети. Он знал лишь одно: промедление смерти подобно. Мешкать нельзя ни секунды.

Капитан глянул по сторонам, заметил: вот стоят два его солдата, вон — несколько дружинников. Он кликнул их по именам, на всю силу легких скомандовал:

— Оцепить пляж! Всех — с берега!

Толпа попятилась, а Семихов по кромке берега, по самому урезу пошел к мине. Он приближался к ней все ближе и ближе, вернее она к нему, подталкиваемая прибоем. Трудно сказать, на что он рассчитывал. Или хотел броситься в воду и отбуксировать ее как можно дальше от берега; или надеялся, войдя в море по плечи, удерживать ее, пока опустеет пляж; ясно одно — меньше всего он думал о себе: слишком ничтожные шансы оставались у него на жизнь.

Лишь по колено успел вступить в воду Семихов. Он шел к ней, к мине, отполированной, со скрытыми бойками, с ржавыми крюками по бокам. Протянув вперед руки, он готов был броситься ей навстречу, но пенистый вал подхватил ее, поднял на гребень и швырнул на камни у ног Семихова.

Черный столб дыма взметнулся к небу, взрывная волна переломала десятки деревьев, обрушила на новостройке строительные леса, сквозь вылетевшие стекла прошлась по многим квартирам. Но, откликнувшись эхом, непоколебимой осталась нависшая над поселком скала. «Спящий рыцарь» — ее название. Ей вечно стоять здесь, напоминая людям о рыцарях в зеленых фуражках Александре Терлецком и Иване Семихове. Они навсегда смежили глаза во имя торжества жизни.

Павел Шариков

ЧАСОВОЙ С ПОСТА НЕ УХОДИТ

В результате деятельности посланных ЦК КП(б)У организаторских групп А. М. Грабчака, М. А. Рудича, М. Г. Салая и других в первой половине 1943 года новые крупные партизанские отряды и соединения выросли на Правобережье Украины».

1

Война застала их на пограничной заставе, где они поселились в начале сорок первого года, вскоре после того, как Андрей Грабчак закончил учебу в московской пограничной школе.

Застава стояла в Карпатах, расположив свои нехитрые постройки на небольшом горном плато, вокруг которого далекими и близкими планами уходили вниз или поднимались вверх царственные карпатские леса. Андрей вырос в лесном краю, и его трудно было удивить раздольем и щедростью природы, но то, что он увидел в Карпатах, было настоящим открытием, поразившим его.

Вес здесь нравилось Андрею: и говорливые ручьи, в которых билась, играла светлая, бархатистая вода; и невесомый прозрачный воздух, которым нельзя было надышаться; и горные великаны — лохматые ели, которые простирали свои вершины к самому небу и беспрерывно о чем-то шептались; и стройные, как свечи, буки, их неприхотливость и цепкость: где они только не ухитрялись расти!..

Особенно хороши были Карпаты тихим весенним утром. Когда вставало солнце и туман спускался вниз, все вокруг оживало, лес наполнялся разноголосым птичьим гамом.