Логово зверя - Михаил Широкий
Стена палатки была залита желтоватым мятущимся светом, как если бы огонь пылал прямо возле неё. Вся внутренность палатки, только что наполненная густой тьмой, мгновенно озарилась так ярко, что возможно стало различить всё, что в ней было. Паша, оглянувшись на своих соседей, увидел на их лицах то же, что было и на его лице, – изумление, смешанное с лёгким беспокойством.
– Это ещё что такое? – проговорил Юра, чуть нахмурясь. – Они там что, лагерь подпалили спьяну?
– Не думаю, – произнёс Паша. – Когда я уходил, все уже вроде угомонились…
Паша ещё говорил, однако его голос был прерван и заглушён донёсшимися извне громкими криками – протяжными и отрывистыми, пронзительными и глуховатыми, мужскими и женскими, извергшимися сразу из нескольких, а затем из нескольких десятков глоток и слившимися в массовый нестройный вопль. Вопль, в котором явственно прозвучал ужас. И который не прекратился, не стих, а продолжался, стремительно нарастая, усиливаясь, обрастая всё новыми криками, возгласами и визгами, то и дело вырывавшимися из общего гула и создававшими невообразимую, оглушительную какофонию, в которой уже ничего нельзя было разобрать. И почти одновременно к крикам добавились звуки движения, беготни, топот ног и ещё какие-то не поддававшиеся определению звуки.
И тут уже приятели встревожились и переполошились не на шутку, поняв, что произошло что-то исключительное, из ряда вон выходящее, явно посерьёзнее, чем переполох с Катей или приезд грозного начальника. С Паши мигом соскочила значительная часть хмеля, бродившего в его голове. Юра машинально сжал тёплую Маринину ладонь и заглянул в её блестящие недоумевающие глаза, в которых отражались и плясали огненные блики. А затем все они разом подхватились с места, не желая больше оставаться в неизвестности относительно того, что творилось в лагере.
И так же разом остановились и замерли, услышав новый звук, перекрывший и частично заглушивший все остальные. Звук, узнанный друзьями сразу же, слышанный ими уже не раз. Рёв зверя! Раскатистый, рокочущий, гулкий, всколыхнувший и потрясший всё вокруг. От которого вздрогнула, наверное, даже листва на деревьях. От которого замирало сердце и стыла кровь в жилах. И, что самое главное, донёсшийся на этот раз не из бескрайних лесных просторов, как эхо чего-то бесконечно далёкого и непостижимого, а раздавшийся очень близко, буквально в двух шагах от них, за тонкими стенами их палатки.
Они поглядели друг на друга. Лица у обоих были белее снега. У Паши нервно задёргалась правая щека.
– Эт-то он… – с усилием выдавил он застрявшие в горле слова.
Юра молча кивнул, ещё крепче стиснул кисть Марины, точно боялся выпустить её из рук, снова взглянул в её непонимающее, встревоженное лицо и, желая успокоить её, попытался улыбнуться. Но, видимо, это получилось у него плохо, потому что её лицо выразило ещё большее беспокойство и почти страх.
– Что происходит, Юра? – спросила она тихим, дрогнувшим голосом. – Я ничего не понимаю. И… я боюсь.
– Да я сам щас обосрусь! – простонал бледный как смерть Паша, вздрогнув и весь сжавшись от ещё одного зычного рыка, прогремевшего где-то совсем рядом. – Чувствую, крышка нам всем!.. Полный п…
– Заткнись! – резко оборвал его Юра и, по-прежнему крепко держа Марину за руку и увлекая её за собой, устремился наружу.
От картины, представшей там перед ними, у них перехватило дух. Горела большая часть лагеря, а усиливавшийся ветер раздувал огонь всё сильнее. Палатки, будто нарочно установленные близко друг к другу, часто почти впритык, вспыхивали одна за другой и, представляя собой идеальное топливо, сгорали за несколько минут. В относительной безопасности были только те немногие палатки, которые, как Юрина и Пашина, находились поодаль от остальных. Впрочем, лишь до поры до времени, так как всё более разгоравшийся и расширявший свою площадь пожар грозил в конце концов добраться и до них.
Удлинённые, извивавшиеся языки пламени взмывали ввысь и опаляли нависшие над палатками ветви деревьев, некоторые из которых уже занялись и были расцвечены стремительно разраставшимися огненными лепестками. В задымленном, пронизанном багровыми отсветами и ежесекундно вспыхивавшими и гаснувшими искрами воздухе с пронзительными тревожными криками носились разбуженные испепеляющим жаром и неистовым шумом птицы. А где-то в вышине всё чаще, резче и оглушительнее гремел гром, сопровождаемый холодными блёклыми вспышками молнии, меркнувшими в мощном лучезарном сиянии огня, пожиравшего археологический лагерь.
Обитатели же лагеря были словно охвачены безумием. Всеобщим буйным помешательством, овладевшим всеми без исключения практикантами, студентами и преподавателями, и заставлявшим их бестолково и бесцельно, точно вслепую, метаться из стороны в сторону, сталкиваться друг с другом, цепляться за что-то, спотыкаться, падать и снова вскакивать и нестись дальше. Из-за этого непрекращавшегося беспорядочного движения, в этом неописуемом хаосе, в беспрестанном мелькании бегущих туда-сюда, мельтешащих, молниеносно перемещавшихся полуодетых, а то и вовсе раздетых фигур, то возникавших, то исчезавших из поля зрения, трудно, почти невозможно было узнать кого-то. И беспрерывно издававшиеся ими звуки также не позволяли опознать их – все эти крики, визги, хрипы и стоны, срывавшиеся с чьих-то уст, исторгавшиеся из чьей-то груди, тут же сливались воедино, образуя нескончаемый, немолчный гам, от которого закладывало уши и который ещё больше сбивал всех с толку и увеличивал и без того невообразимый кавардак.
Приятели и Марина сумели распознать в этой неразберихе лишь несколько промелькнувших мимо знакомых лиц. Вот, воздевая руки и громко завывая, точно молясь, пронёсся прямо возле них Рыгорыч, тряся своей подпаленной в огне бородёнкой и грозя кому-то изогнутым указательным пальцем. Вот, захлёбываясь от крика, почти сорвав голос, но продолжая истошно, истерически, хрипло вопить, понеслась куда-то бойкая очкастая Даша, отказавшаяся два дня назад Юре и Паше в хлебе насущном. А вот, пригибаясь к земле и едва касаясь, будто щупая её ногами, прошмыгнула в сторонке юркая мозглявая фигурка, в которой друзья без труда узнали Лёшу; он, быстро озираясь кругом и поводя носом, осторожно, не суетясь, в отличие от остальных, но и не медля, пробирался в каком-то, одному ему известном направлении…
Но были в этой обезумевшей, охваченной паникой, вопившей и визжавшей толпе и те, кто никуда уже не торопился и не издавал никаких звуков. Несколько человек лежали на земле недвижно, совершенно безучастные к окружающей суматохе, ничего не видя и не слыша. Один – навзничь, широко раскинув руки и ноги и уставившись невидящим взором ввысь; другой, напротив, скорчившись и уткнувшись лицом в землю. А находившаяся ближе всего к
