Юлиан Семенов - Противостояние
Она снова вскинула голову:
– Да. Мне жаль. Мне его очень жаль...
– Несмотря на то, что я вам о нем рассказал?
– Вы рассказали... А я привыкла глазам верить.
– Через час меня сменит коллега, он уже выехал из Москвы, он покажет вам несколько фотографий...
– Трупов? Или то, как их разрубал капитан?
– Слушайте, вы намерены нам помочь? Или нет? Скажите правду, я стану искать другой выход, и я его найду, но вы потом не сможете смотреть людям в глаза.
– Я вынуждена вам помогать, – устало ответила женщина, – потому что вы действительно очень жестоко сказали о судьбе Лены...
– Дочь?
– Кто же еще, конечно, дочь...
14
...Костенко передал руководство группой Тадаве; выехал в Москву; связался с Сандумяном, попросил поднять в аэропорту данные на пассажиров, – всех без исключения, – вылетавших сегодня из Адлера, по возможности установить этих пассажиров по номерам паспортов, особенно уделить внимание тем, кому паспорт выдан недавно, с изменением фамилии, возможно взял женину. От Кротова можно ждать неожиданностей, необходимо быть во всеоружии, уйдет два дня – так на так, а в берлинских архивах, считает Пауль Велер, есть что-то такое, что поможет рассчитать на будущее возможные ходы гада...
...Позвонив в Берлин, Костенко сказал Паулю, что вылетает дневным рейсом, попросил забронировать обратный билет на послезавтра, на утренний рейс, и поехал домой.
– Где Арина? – спросил Машу, снимая плащ; Костенко умел точно угадывать – дочь дома или нет ее; все чаще и чаще, возвращаясь, не заставал – то у подруги, то в кино, то где-то у приятелей собрались.
– Сказала, что у Любы. Но мне кажется, она в гостях у Нади, там часто бывает Арсен...
– Я ему голову отверну, этому Арсену.
– Нельзя, – ответила Маша. – Сделать кофе?
– Сделай. Чемодан собрала?
– Да.
Костенко увидел большой красный чемодан в столовой, сказал раздраженно:
– Эту громилу я не потащу.
– Он пустой, Слава.
– Тем более.
– Может, ты купишь чего-нибудь... Иришка тебе маленький списочек составила, обуви хорошей мало...
– Ничего не куплю, Маша. Я послезавтра буду обратно, сердце что-то скребет, не до покупок... Сходишь в «Березку», если я успею на сертификаты поменять, не сердись...
Костенко прошел на кухню, сел на свое обычное место, возле телефона; чтоб не бегать в столовую, провел параллельный аппарат, звонили часто; Маша опустилась перед ним на колени, стала привычно расшнуровывать туфли – ноги опухли; он устало пролистал газеты, не очень-то, в общем, понимая, о чем пишут, мысли были в д е л е.
– Кто он все-таки такой, этот Арсен? – спросил Костенко, когда Маша, поднявшись, вышла в переднюю, чтобы почистить его туфли, с детства любила это занятие, деду чистила, как истинный айсор.
– По-моему, сукин сын, но чем чаще мы с тобою станем это говорить Арине, тем больше у него шансов на успех.
– Сострадание к оскорбляемому?
– Конечно. Он работает по Пушкину: «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», дразнит Арину, а она, дурочка, поддается. Когда у тебя самолет?
– Через полчаса надо выезжать... Но ты Аришке хоть что-нибудь объяснила?
– Милый, я только этим и занимаюсь, – ответила Маша, вернулась на кухню, сняла с плиты закипевшую воду, сделала мужу крепкий кофе, как он любил, с п е н о й, села против него, подперла щеку рукою и улыбнулась. – Обожаю тебя рассматривать. Ты к старости становишься еще красивее.
– Почаще мне это говори, – Костенко отхлебнул кофе. – Вообще, ублажай меня, Марья. Я сейчас в таком деле сижу, что баб начинаю ненавидеть.
– Вполне тебя понимаю...
– Когда физиология прет, гадостно делается.
– Не изо всех же она прет...
– Считают – изо всех.
– Бабы говорят?
– Оне, проклятые.
– Не верь.
– Так ведь факты...
– Просто тебе не везет в этом деле, милый. Физиология, конечно, штука сложная, но ведь есть и противоположное ей – дисциплина духа.
– Редко встречается, – вспомнив тетю Марго и мать Левона, ответил Костенко.
– Конечно не часто. Мужики распускают, женщина перестает поклоняться богу, своему богу, тебе персонально...
Костенко поднял на нее глаза:
– Ты это что?! Перестала мне поклоняться? Разведусь.
– Тебе нельзя перестать поклоняться, оттого что ты – как рельс: каким был, таким и остаешься, не даешь поводов для разочарования.
– А что чаще всего разочаровывает женщину в мужике? Постель?
– Это – тоже. Но в меньшей мере, мне кажется.
– Так тебе кажется...
– Видишь ли, если в постели мужчина и женщина с о о б щ н и к и и запретного для них нет, если они не боятся себя открывать друг другу до конца, тогда им ничего не страшно. Но ведь сколько комплексов, милый! Постель... Сексологии мы в школах не учим, стыдливость наша – хрестоматийна; в конце концов оборачивается это трагедиями... Но постель все-таки во-вторых, как ты передразниваешь своего Тадаву...
– Во-первых...
– Ты что это? Седина в голову – бес в ребро?
Костенко вдруг увидел лицо Киры Королевой, ее волосы, обвалившиеся на плечо, поднял глаза на Машу, на ее седую – настоящую, не крашеную – копну волос, улыбнулся:
– Это – точно. В ребро... Ты что сердитая?
– Заметно? Никак не могу себе ответить на вопрос: отчего у нас в магазинах продавщицы так грубы? Сыты, обуты, французскими духами надушены, а рявкают, словно жандармы. А как мы в метро садимся? Отчего это? Почему в Японии – я до сих пор эту поездку забыть не могу – при входе в магазин вам кланяются и говорят: «Спасибо, что пришли к нам!» И прощаются: «Благодарим, что посетили!»
Костенко хмыкнул:
– У нас теперь тоже на чеках пишут: «Благодарим за покупку».
– П и ш у т. А как иные говорят друг с другом? И это шлейфом тянется с улицы и из магазина в дом. А разве любовь возможна, если только что с о б а ч и л с я? Ну ладно, не любовь, просто-напросто совместное проживание под одной крышей? А в школе? Первоклассников называют по фамилии. «Иванов», «Петрова». А «Петрова» только что в куклы играла, ласково их называла «Машеньками» и «Наденьками», и мама ее зовет «Пашенька». Мне иногда хочется, чтобы по телевидению начали программу, обращенную ко всем: «Товарищи, постыдитесь, как же вы о б щ а е т е с ь друг с другом, посмотрите на себя со стороны!»
– Подействует?
– Еще как...
– Значит, примат воспитательной работы?
Маша улыбнулась:
– Ну, конечно, хорошо, чтобы в магазинах был не только один сорт сыра...
– Вот видишь... На рынке-то отношения между продавцом и покупателем другие. И улыбаются, и торгуются, и шуткой перебрасываются...
– На рынках душегубы, – обижаясь чему-то, ответила Маша. – Так дерут, просто никаких денег не хватает...
– Так это понятно, – допив кофе, ответил Костенко. – Если в магазинах постоянно будут парниковые помидоры и огурцы, кто к душегубам пойдет? А если б еще к тому же продавец магазина получал процент с успеха своей работы – что ты! Он бы с тобой как с Лолобриджидой разговаривал...
– Это если он – мужчина.
– Если женщина – как с Вячеславом Тихоновым, – ответил Костенко и посмотрел на часы.
Маша принесла туфли, снова опустилась перед ним, обула его, подняла голову:
– Снова левая нога ужасно опухла, Славик... Хочешь, я попрошу Ниночку приехать к нам? Она тебя здесь послушает, много времени это не отнимет, ну, пожалуйста...
Костенко положил руку на голову жены, ощутил тепло, увидел стрелки часов – надо ехать.
– Марья, ты не можешь представить себе, как я устал...
– Я сержусь на наших женщин, которые вечно жалуются, что им тяжелее, чем мужчинам... И сумки надо, мол, таскать, и готовить, и стирать... Мужчинам всегда тяжелее...
– Права ли ты, Марья?
– Так точно, товарищ полковник, права. Вы организацию труда проходили? Или – темный сыщик? Эти разговоры идут от разгильдяйства и культа жратвы. «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок»? Безобразие это! На западе и в Японии женщины тоже и продукты покупают, и готовят...
– Им покупать легче, Марья, не надо в очередях стоять...
– Я беру идеальный случай...
– Да и не работают они, как вы, помимо «идеального случая».
– Еще как работают! Посмотри статистику... Только покупают не так, как мы, каждый день понемножку, это наше скопидомство, а на поверку больше тратим, чем если б брали на неделю. Холодильники в каждом доме, это для нас с тобой было событие в пятьдесят шестом, год жди в очереди, а сейчас в рассрочку – пожалуйста. Карандашик надо взять, посидеть и посчитать, сколько чего купить... Хоть с мясом плохо, но все равно едим мы не расчетливо, порою слишком много. Я, конечно, не парное мясо имею в виду, а в а л. – Маша по-прежнему сидела на полу, не поднимая головы с колен мужа. – А стирка? Время, затраченное на домашнюю стирку, стоит дороже, чем прачечная. Время – мера всех ценностей, Славик, а мы с ним не в ладах... Дис-сип-лина, – засмеялась она, – дис-сип-ли-на. Немного отдает китайским, но это ничего, я их люблю, у них язык красивый...
