Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Потом он обернулся, продолжая хныкать, и стал делать руками какие-то идиотские знаки герцогу, а тот, черт возьми! выронил из рук саквояж и заревел благим матом. Право, я еще не видывал таких ловких мазуриков, как эта парочка!
Ну, конечно, люди обступили их, соболезнуя им, — утешали их всякими добрыми словами: кто тащил за ними саквояжи на гору, кто поддерживал их под руки, когда они шли и плакали, кто рассказывал королю про последние минуты его брата, а король все это передавал герцогу знаками, — оба так убивались об умершем кожевнике, словно то были все двенадцать апостолов. Назовите меня негром, если когда-нибудь прежде мне приходилось видеть что-либо подобное.
Право, даже стыдно становилось за человеческую породу!
Глава XXV
Они! — Притворство. — Поминки. — Наследство Уилкса. — Плохое помещение денег.
В одну минуту новость облетела весь город; куда ни глянь — отовсюду народ бежал бегом, иные даже надевали камзолы и куртки уже на ходу. Скоро мы очутились среди целой толпы, шум и топот был такой, словно марширует целый полк. Во всех дверях и окнах торчали любопытные головы. Поминутно кто-нибудь спрашивал, выглянув из-за забора:
— Что? Приехали?..
А бежавшие с толпой отвечали:
— Можете биться об заклад, что приехали!
Когда мы дошли до дому, вся улица была запружена народом, и все три девушки стояли в дверях. Мэри Джен была рыжеволосая, но прехорошенькая — таких я еще не видывал. Ее лицо и глаза сияли от восторга — так она обрадовалась приезду дядюшек Король раскрыл объятия, Мэри Джен кинулась ему на шею, а Заячья Губа подбежала к герцогу — и пошла потеха! Почти все, по крайней мере все женщины, плакали от умиления, глядя, как родственники, наконец, свиделись и как теперь счастливы вместе.
Король украдкой подтолкнул герцога локтем, потом оглянулся, увидал гроб, стоявший в углу на двух стульях, — и тогда оба, обнявшись и прижав одну руку к глазам, направились туда торжественным шагом. Все расступились, чтобы дать им дорогу; говор и шум сразу утихли, послышалось: «шш!..» Мужчины все поснимали шапки и стояли, потупив головы. Можно было даже услышать полет мухи. Дойдя до гроба, они нагнулись, заглянули туда и так заревели, что их можно было услышать и в Орлеане; они обнимались, упираясь подбородками друг другу в плечи, это продолжалось минуты три-четыре. Я еще не видывал, чтобы кто-нибудь так заливался слезами, как эти двое плутов. И представьте: все следовали их примеру — столько тут было воды пролито, я и не знаю! Потом один встал по одну сторону гроба, другой по другую, оба опустились на колени, склонили головы на край гроба и погрузились в тихую молитву. Ну, когда дошло до этого, толпа так растрогалась, что вы и представить себе не можете! Все кинулись на колени и зарыдали громко, в голос; бедные девочки тоже; каждая женщина подходила к сиротам, не говоря ни слова, целовала их в лоб так торжественно, клала им руку на голову и устремляла глаза в небо, между тем как слезы ручьем текли у нее по щекам, наконец, уходила, рыдая и всхлипывая, и уступала свое место другой женщине. В жизнь свою я не видывал ничего противнее!
Но вот король поднялся, выступил немного вперед и, сделав над собой усилие, прошамкал сквозь слезы трогательную речь о том, какое тяжелое испытание для него и его бедного брата потерять покойника и не увидеть его в живых после долгого путешествия в четыре с лишним тысячи миль, но это испытание смягчено для них этим милым сочувственным приемом и этими святыми слезами, — за это он их всех благодарит от всего сердца и от имени брата; словами этого не выскажешь, слова холодны и бессильны… и разный подобный вздор и чепуху, так что слушать было тошно. Под конец он наскоро пробормотал какие-то молитвенные слова, отвернулся и пошел рюмить пуще прежнего.
Едва успел он это выговорить, как кто-то в толпе подхватил молитву, все к нему присоединились, запели во весь голос псалом, и это дружное пение согрело сердце и стало так приятно, как бывает, когда выйдешь наконец из церкви. Музыка — вещь хорошая, особенно же после всего этого обмана и притворства она подействовала на меня таким освежающим образом и звучала так честно, отрадно!
Король объявил, что он и его племянницы будут очень рады, если некоторые из присутствующих, ближайшие друзья дома, останутся здесь отужинать нынче вечером, помянуть покойника; если бы бедный брат, лежащий бездыханным, мог говорить, он назвал бы имена этих друзей, потому что это имена дорогие его сердцу, он частенько упоминал их в письмах; все равно, он назовет их сам: это преподобный мистер Гобсон, дьякон Лот Гови, мистер Бен Реккер, Абнер Шекл-форд, Леви Белл, и доктор Робинсон с их супругами, и вдова Бартлет.
Пастор Гобсон и доктор Робинсон оказались вместе где-то на другом конце города: доктор спроваживал на тот свет одного больного, а священник снабжал его последними утешениями. Адвокат Белл уехал в Луисвилл по делам. Остальные же приятели были все налицо, подходили к королю, пожимали ему руку, благодарили его. Точно так же трясли руку и герцога, но не говорили с ним ни слова, только улыбались, бессмысленно качая головами, а он делал разные знаки руками, лепеча все время: «Гоо-гоо-гоо-гоо», словно младенец, который не умеет говорить.
Король долго еще болтал, ухитряясь разведывать чуть ли не про каждую собаку в городе, а сам в разговоре нарочно упоминал разные мелочи, пустячные случаи, тогда-то и тогда-то происходившие либо в городе, либо в семействах Джорджа и Питера. Он объяснял, что все это Питер писал ему в письмах, но это ложь: всякую безделицу он выведал от того глупого парня, которого довез в лодке к пароходу.
Между тем Мэри Джен принесла письмо, оставленное покойным дядей; король прочел его вслух, утирая слезы. По этому письму дом и три тысячи золотом предназначались девушкам, а кожевенная мастерская (работавшая очень хорошо), вместе с другими домами и землей (стоимостью около семи тысяч долларов), да еще остальные три тысячи золотом доставались Гарвею с братом; тут же было указано, где спрятан капитал в шесть тысяч долларов: внизу, в погребе. Оба мошенника вызвались принести оттуда казну, чтобы все поделить, как следует; меня заставили идти вперед со свечой. Мы затворили за собой дверь подвала и, когда нашли мешок, высыпали деньги на пол. Любо-дорого было смотреть на всю эту кучу золота! А у короля глаза так и разгорелись! Он хлопнул герцога по плечу:
— Глянь-ка! Ведь все настоящие, не фальшивые! Ну, Бриджи, перед этим наш недавний заработок с «Камелеопардом» — сущие пустяки, правда?
Герцог с этим согласился. Они запустили лапы в груду денег, пересыпали их между пальцами, так что монеты со звоном катились на пол.
