Мельник Акимович - Гранитный линкор
Теснее прижимаются к Углову матросы. Дуют на окоченевшие пальцы, стучат онемевшими ногами.
— На стеклах узоры мороз разрисовал, а в печке смолистые кругляки потрескивают. Ох, и хорошо! — от этих слов становится теплее и самому Семену, хотя он уже не чувствует своих застывших рук и ног. — Мать у меня спокойная, ласковая. Люблю ее. Старенькая уж... А Зоя, невеста, березонька весенняя моя...
Кто-то из матросов крякнул, кто-то глубоко вздохнул, у кого-то вырвался сдержанный стон.
— Будто вижу: стоит мать у печки, дрова жарко горят. У нее на глазах слезы: сына вспомнила... Когда уходил на фронт, сказала: «Не осрамись, сынок, сильнее, чем меня, Родину люби...» Закрою глаза, а она передо мной. С ухватом в руках. В печке ведерный чугун — пельмени варятся... сибирские... из жирного бараньего мяса... сморщенные и душистые... наверх всплывают... Значит, сварились.
— Эх, сюда бы их! — не выдержал Ерохин. — Замолчи, Семен, что ли!
— Говори, Сеня!
— Не раздражай!
— Нутро болит! — слышатся из сугроба голоса матросов.
Глухо стонет согретый матросскими телами капитан.
Рвутся кругом, заглушая шум ветра, тяжелые снаряды и мины.
— Их много,— продолжает медленно говорить Сибиряк.— Горой лежат в огромной миске... Черный перец на столе, уксус... Вилочкой возьмешь пельмень, а он сам просится тебе на язык. Аромат нос щекочет,— продолжает слабеющим голосом Семен.— Ешь их, и все хочется. Жирные, сочные. Они во рту тают. А если еще горькой приправишь, ну, тогда совсем... В избе тепло-кругом тепло... и даже жарко! Как здесь, сейчас жарко! Я не замерзну... Нет, я — сибиряк, я...
Он замолчал, и все долго молчали. Каждый вспомнил свой дом, мирную жизнь.
— Сеня, а с чем у вас больше всего пельмени едят? — вдруг нарушил молчание Ерохин.— Со сметаной или с уксусом?
Семен не ответил.
— С уксусом!—сказал кто-то.
И опять неумолчно стонет вьюга.
— Сеня, Сеня,— зашевелился Леонид,— что это ты замолчал?
На стороне противника вспыхнула ракета.
— Сибиряк, слышишь? — вскакивая, крикнул Леонид.
Он стал испуганно тормошить Семена, тот с трудом поднял отяжелевшие веки.
— Ох, спать... спать...— бормочет Сибиряк.
— Сеня, Сенечка! — сдерживая подступивший к горлу комок, тормошит друга Леонид.— Как же так? Сеня, ведь и про пельмени не все рассказал...
Он поднял коченеющего друга, крепко прижал к сердцу.
— Снегом оттирать надо, снегом! — закричал он вскочившим в тревоге матросам.— Спасем еще!
Матросы стали энергично растирать снегом и трофейным спиртом товарища. Кутали его в свои бушлаты. И скоро Сибиряк пришел в себя.
В теплой землянке Шредера, перед столом, уставленным разной закуской и вином, стоял Федор Егоров. Матросу не верилось, что он попал в плен.
— Прошу садиться, хороший солдат!—указав на стоявшую у стола табуретку, сказал Шредер на чистом русском языке.
— Не солдат я...
— Простите, матрос! Прошу! — повторил он, наливая в стаканы коньяк.
— Чем могу служить?
— Служить мне? Зачем? Вы — мой гость!
Глаза полковника прищурились.
— Как вам спалось у нас?
— Превосходно!
— А как мой повар накормил вас?
— Великолепно!
— Вы нравитесь мне!
— Рад этому, господин полковник!
Шредер вынул из кармана фотографию Наташи, посмотрел на матроса.
— Ваша принцесса сердца? — спросил он.— Красавица!
Егоров молча, смотрел на любимую девушку...
— Вы любите ее? — с деланным сочувствием тихо спросил полковник.
— Да, люблю! — сказал Егоров и хотел крикнуть: «Вы замучили ее!» — но сдержал себя.
— О, это по-моему! Вы рыцарь! Такую красивую нельзя не любить. За нее и умереть не страшно! Хороша! — Шредер с ног до головы осмотрел Егорова.— И вы хорош! Как Илья Муромец! В сказках про таких пишут! Люблю русские сказки!
Егоров молчал.
— Итак, она красивая и вы красивый. И мы, немцы, поможем вам стать счастливыми. Вы поженитесь. У вас будут детки.— Шредер придвинул стакан к Егорову.— Вы удивляетесь, что мы гуманны к пленным? Наш народ по природе своей гуманен. Это только ваши газеты про нас всякое пишут.
Егоров сжал кулаки. Он понимал, для чего полковник придумал эту комедию, и ждал, когда Шредер-артист превратится в Шредера-полковника.
— Скажите, почему вы такой худой и бледный? У вас, очевидно, там, на вершине, кушать нечего?
Егоров ответил не сразу. Он насмешливо посмотрел в прищуренные глаза полковника.
— Таким тощим меня мать родила! — в тон полковнику ответил он.— А продовольствия у нас сколько хотите!
— Где же вы его достаете?
— Вначале нам подбрасывал наш генерал, потом мы отказались от его помощи.
— Кто же теперь снабжает вас?
— Ваши рыцари, господин полковник! — бросил Егоров.
— Не понимаю! — Шредер с трудом сдерживал себя.
— И понимать нечего. Вы его для своих солдат присылаете, а они нам отдают... Не сами, конечно, отдают, мы у них забираем!
Шредер закурил.
— У вас большие силы?
— Да!
— Мне известно, сколько нашего продовольствия могло попасть к вам. Большие силы прокормить ими нельзя даже один день.
— У нас еще есть запасы!
— Если бы они у вас были, вы бы не бросились в наш окоп из-за буханки хлеба!
—Я хотел выбить ваших солдат...
—Вы хотели есть! Наш повар насилу накормил вас!
— Это правда, я хотел есть. Ведь у меня не было времени закусить.
Шредер прошелся по землянке, снова сел.
— Говорите правду! — потребовал он.— Кто командует отрядом?
— Советский офицер!
— Капитан Углов?
— Никак нет!
— Встать! — раздраженно закричал полковник.— Вы в моих руках, я распоряжаюсь вашей жизнью. От меня зависит, жить вам или умереть. Если скажете правду, станете хорошо жить! Будете продолжать врать — умрете!
— Вы только что говорили, что немцы гуманны...— засмеялся Егоров.
— Молчать! Сколько у вас осталось в живых?
— Я военный, мне не приказано говорить об этом!
— Какое настроение у личного состава?
— Я матрос, и мне приказано не говорить!
— Кто приказал? — полковник подошел к Егорову и со всего размаха ударил его кулаком. Тот не шевельнулся.
— Мне приказала моя совесть советского человека! — гордо ответил он.
— Совесть?— зло засмеялся полковник.— Вы изменили родине... Вы перебежали к нам... Вы — предатель!
— Предатель? Ах ты, гадина! — Егоров бросился на Шредера, но два дюжих солдата схватили его за руки.
— Уведите! — приказал солдатам Шредер.— И любыми средствами заставьте его говорить.
...Когда Егорова вновь привели в землянку Шредера, полковник сидел за столом. Он посмотрел на избитого, с изуродованным лицом матроса. Полный ненависти, гордый взгляд Егорова, не предвещал ничего хорошего.
