Эдуард Байков - Подлунные истории (сборник)
Придя в себя, попыталась сфокусировать взгляд, но перед глазами все плыло. Предметы двоились, расплывались, ускользали, превращаясь в колышущуюся бесформенную массу, из которой на нее беззвучно надвигался огромный, темный и жуткий силуэт.
Всхлипнув, она попыталась отползти, скрыться, исчезнуть отсюда, подальше от этого чудовища, протянувшего к ней свои громадные когтистые лапы. И вдруг, лишь на какое-то мгновение, сознание прояснилось, и очистившимся от мути взором она сумела разглядеть, что над ней склонился, тянется к горлу не монстр или дьявол, а самый обычный человек, мужчина в темной куртке и вязаной шапочке. И лишь глаза его, приковавшие внимание почти обезумевшей от кошмара происходящего девушки, были не человеческими и даже не звериными. Это были глаза демона, инфернального существа, проникшего в наш мир и воплотившегося в теле человека.
В следующее мгновение он рывком поднял ее и, затащив в комнату, бросил на старенький истертый ковер. Глухо стукнул затылок о пол, она снова потеряла четкость видения. Перед глазами плавали круги, и она уже не видела, как этот страшный человек-демон быстро разделся, оставшись лишь в ботинках и перчатках, только почувствовала липкую ленту скотча, залепившую ее рот. Затем он связал ей руки, туго стянув запястья за спиной.
Убийца, дрожа и пританцовывая от возбуждения, выудил откуда-то большой нож с длинным, остро отточенным как лезвие бритвы клинком. Не спеша, вперив в беззащитную жертву горящий, словно адов огонь безумный взор, он приблизился, опустился перед несчастной на колени и замер на мгновение, закрыв глаза, будто молясь каким-то своим темным богам перед обрядом кровавого жертвоприношения. Раздвинув ее ноги, несильно размахнулся и всадил нож в промежность.
Дикая, невыносимая боль пронзила все ее содрогающееся существо. Маргарита принялась биться, извиваясь подобно червяку, попавшему на раскаленную сковороду, не в силах выразить свое нечеловеческое страдание в крике, лишь исступленно мыча. Потом она вновь потеряла сознание.
Убийца, распаленный видом крови и собственной извращенной похотью, принялся наносить удар за ударом, выкрикивая гнусности, накопившиеся в его больном воображении: «Вот так! Нравится тебе! Что, нравится! Еще, еще получи!..» Он вонзал окровавленный нож в податливую истерзанную плоть, полностью слившись со стальным клинком, живо представляя орудие убийства своим детородным органом.
Боль от ударов кромсающего ее тело безумца девушка уже не ощущала, плавая в каком-то кроваво-красном тумане. Неожиданно пелена превратилась в воронку, которая засасывала Маргариту, меняя цвет по мере углубления в нее с алого на черный. Сколько прошло времени – то ли миг, то ли год, а может века? Непреодолимая сила вытолкнула ее из непроглядной антрацитовой тьмы, и Стрельцова очутилась в некоем пространстве. Постепенно окружающая действительность приобретала различимые очертания, словно проявляемая фотопленка с выступавшими на ней запечатленными объектами.
Рита находилась все еще в своей квартире, но теперь реальность поменяла ориентиры. Она увидела свое изуродованное, истерзанное тело. Затем ее духовный взгляд коснулся того, кто пришел в этот проклятый день за ее жизнью и доставил столько страданий. Голый, тщедушный мужичонка с перекошенным лицом, с головы до пят забрызганный чужой кровью. Он прошлепал в ванную, где, встав под душ, принялся смывать с себя результат своего деяния. Вымывшись сам, простирнул перчатки, отмыл ботинки, нож, сложил все это в пакет и убрал в сумку. Выйдя в прихожую, оделся, достал запасную пару обуви. На мгновение, старательно переступая кровавые следы, заглянул в комнату, чтобы еще раз полюбоваться делом своих рук. Несколько раз щелкнул фотоаппаратом, и не какой-нибудь там дешевой «мыльницей», а «зеркалкой» «Никон». И был таков.
Маргарите Стрельцовой все эти манипуляции ее палача были уже безразличны. Она приготовилась к своему главному путешествию. Что ждет ее за тем порогом, что отделяет бренность от вечности? Где, как хотелось ей верить, находится подлинный дом всех людей. Простят ли ее заблудшую душу? На все воля Божья.
Невезение
Изнуряющая жара невидимым колпаком накрыла город. На белесо-голубом небе ни облачка. Пекло такое, что того и гляди, начнет плавиться асфальт. Июльская листва на деревьях застыла словно неживая, не шелохнется.
На остановке возле Городского рынка людно, только горожане и приезжие не снуют, как обычно, муравьями, а ползают ленивыми мухами. На скамейках, прикрывшись от солнца панамами, шляпами, платками и даже зонтиками, сидят граждане, дожидаются своего транспорта – кто домой, кто на садовый участок, кто на вокзал… У каждого свой путь-дорожка.
Автобусы, троллейбусы и маршрутки подъезжают и отъезжают, пассажиры входят и выходят, места на скамейках освобождаются и снова занимаются – суета сует, однообразие, скука… Но вот внимание людей привлекает странный тип с идиотским выражением лица – ну, конечно, ведь это дебил. Такие время от времени появляются на рынках и в других людных местах. Они безобидные, но все равно стараешься держаться от них подальше. Умалишенный он и есть умалишенный. Кто знает, что у них на уме?.. или на том месте, где у нормальных людей ум.
Дебил – грязный, небритый, неопределенного возраста – бредет вдоль ларьков, приближается к скамейкам. В руках у него пустая бутылка из-под пива. Он идет мимо сидящих, заглядывает им под ноги, высматривая брошенную стеклотару. Вот он остановился напротив пожилого мужичка с большой родинкой на левой щеке. Смотрит то на него, то под скамейку. Мужик выжидающе смотрит на него.
– Аба-ба аба-ба, – наконец, заявляет слабоумный тому мужчине.
– Чего тебе? – непонимающе спрашивает тот.
– Аба-ба аба-ба, аба-ба… – нетерпеливо повторяет дебил.
На них начинают оборачиваться. У окружающих просыпается интерес, до этого напрочь убитый жарой.
– Аба-ба аба-ба, аба-ба аба-ба! – уже громко и недовольно голосит придурок, таращась на мужика с родинкой.
– Чё ты заладил, – начинает нервничать тот, – чё тут забыл? Нету тут бутылок, понял? Нету!
Дебил смотрит на него злыми глазками и орет, размахивая бутылкой:
– Аба-ба аба-ба, аба-ба аба-ба! Аба-ба аба-ба!!!
Мужик от растерянности и непонимания взрывается:
– Пошел ты!.. Катись отсюда!
Олигофрен отбегает в сторону и оттуда грозит мужику бутылкой:
– Аба-ба, аба-ба, аба-ба!..
– Пшел вон! – мужика понесло. – Урод вонючий! Вали, давай!
Дебил исчезает, и все понемногу устаканивается, успокаивается и пожилой мужчина с большой родинкой на левой щеке.
Никто не заметил, как олигофрен подкрался сзади к скамейке. Взметнулась рука – и бутылка со всего размаха опустилась на седую голову. Вдребезги! Мужик рухнул на асфальт лицом вниз. Дурак, мыча и брызжа слюной, кинулся прочь. Выкрикнул напоследок торжествующее «Аба-ба!», с силой шваркнул «розочку» об асфальт и скрылся во дворе.
