Клайв Касслер - Ночной рейд
И последним штрихом был парик. Опустил его на свою гладко выбритую голову двумя руками, словно корону.
Наконец отошел назад и внимательно изучил лицо в фас и в профиль, освещая себя небольшой лампой под разными углами. Почти совершенство, решил он, почти совершенство, учитывая примитивные условия в крошечной ванной комнате ветхой гостиницы, где он зарегистрировался.
За стойкой не было ночного дежурного, когда Фосс проходил через вестибюль. Сначала улица с двусторонним движением, затем аллея. Он сидел за рулем «мерседеса». Еще раньше в тот день он украл его с парковки у банка и поменял номера.
Он ехал по старому району города Квебека, который назывался Нижний город, близко к тротуару спокойных тихих улочек, сигналя случайным пешеходам, уступавшим ему дорогу только после того, как замечали агрессивный взгляд Глая.
Было несколько минут десятого, огни Квебека отражались на льдинах, плывущих по реке Святого Лаврентия. Глай проехал ниже мимо известной гостиницы «Шато Фронтенак» и выехал на магистраль вдоль реки. Движение было оживленным, вскоре он оказался рядом с парком «Бэттлфилдс» в долине Авраама, где британская армия одержала триумфальную победу над французами в 1759 году, завоевав Канаду для империи. Затем повернул в фешенебельный пригородный район Силлери. Огромные каменные дома казались вечными, подобными фортам, защищающим богатых и знаменитых людей провинции. У Глая не возникало ощущения безопасности. Эти дома казались ему огромными чудовищными склепами, населенными людьми, которые не знали, что они мертвы.
Остановился у тяжелых железных ворот и представился в переговорное устройство. Ответа не последовало. Ворота распахнулись, и он въехал в круглый проезд, ведущий к гранитному особняку импозантного вида, окруженному несколькими акрами газона. Припарковал машину перед передним порталом и позвонил в дверной звонок. Шофер-телохранитель премьера Жюля Гуэррьера вежливо провел Глая в фойе.
— Добрый вечер, монсеньор Вийон, это такая неожиданная радость.
Глай был польщен. Изменение лица прошло первый тест.
— Я навещал друзей в Квебеке и подумал, что могу заглянуть и выразить свое уважение монсеньору Гуэррьеру. Мне говорили, что он неважно себя чувствует.
— Слег с гриппом, — сказал шофер, принимая пальто Глая. — Самое страшное позади. Температура снизилась, но к работе он сможет приступить не сразу.
— Если он не готов к столь позднему визиту, возможно, я приеду завтра.
— Нет, пожалуйста. Премьер смотрит телевизор. Знаю, что будет рад увидеть вас. Я провожу вас к нему в комнату.
Глай отклонил это предложение.
— Не беспокойтесь. Я знаю дорогу.
Он поднялся на второй этаж по широкой круговой лестнице. Там он сделал паузу, чтобы сориентироваться. Запомнил план всего дома, в уме отметил каждый выход на случай поспешного бегства. Спальня Гуэррьера, как он знал, была третьей дверью справа. Он тихо вошел без стука.
Жюль Гуэррьер, полусидя в огромном очень мягком кресле, смотрел телевизор. Шелковый халат с рисунком был накинут поверх пижамы. Он не заметил вторжения Глая, потому что сидел спиной к двери.
Глай бесшумно прошел по ковру к постели. Взял большую подушку и подошел к Гуэррьеру сзади. Начал опускать подушку на лицо Гуэррьера, но заколебался.
«Он должен увидеть меня», — думал Глай. Его эго требовало признания. Он должен вновь доказать себе, что может стать Анри Вийоном. Казалось, Гуэррьер почувствовал постороннее присутствие. Он медленно повернулся, его глаза оказались на уровне пояса Глая. Взгляд медленно поднимался от груди к лицу, глаза расширились не от испуга, а от изумления.
— Анри?
— Да, Жюль.
— Ты не можешь быть здесь, — сказал Гуэррьер тихо.
Глай обошел телевизор и посмотрел на премьера.
— Но я здесь, Жюль. Я здесь, в телевизоре.
Именно там он и был.
Изображение Анри Вийона заполняло всю центральную часть экрана. Он произносил обращение по поводу открытия нового центра искусств в Оттаве. Рядом с ним сидели его жена и Даниэла Сарве.
Гуэррьер был не способен полностью осознать то, что его глаза передавали клеткам мозга. Передача шла без записи. У него не было никаких сомнений. Он получил официальное приглашение и заполнил программу событий церемонии. Речь Вийона была назначена именно на это время. Он пристально разглядывал лицо Глая, у него отвисла челюсть.
— Но как?
Глай не ответил. Он подбежал к креслу и прижал подушку к лицу Гуэррьера. Вырвавшийся крик ужаса затихал, становясь не более чем приглушенным животным звуком. У премьера не было сил для неравной борьбы. Его руки нашли толстые запястья Глая и слабо пытались оторвать их прочь. Его легкие словно пылали, охваченные огнем, превращаясь в огненные шары. Перед самым наступлением полной темноты у него в голове вспыхнул чрезвычайно яркий свет.
Через тридцать секунд руки ослабили свой захват и беспомощно опустились на подлокотники кресла. Старческое тело ослабело, но Глай не уменьшал давления еще полных три минуты.
В заключение он выключил телевизор, наклонился и послушал сердцебиение. Все жизненные функции прекратились. Премьер Квебека умер.
Глай быстро прошел через комнату и проверил холл снаружи. В нем никого не было. Вернулся к Гуэррьеру, снял подушку и бросил ее на кровать. Осторожно, чтобы не порвать ткань, снял халат и положил его на спинку кресла. Успокоился, увидев, что премьер не обмочился. Следующими были домашние тапочки. Он небрежно бросил их перед кроватью.
Глай не испытывал отвращения, не ощущал даже малейшей тошноты, когда взял труп и положил его на кровать. Затем с клинической собранностью он с усилием открыл рот и начал проверку.
Первое, что исследует полицейский патологоанатом при подозрении на удушение, — язык жертвы. Гуэррьер сотрудничал; на языке не было следов зубов.
Однако были слабые признаки синяков внутри рта. Глай достал из кармана небольшой набор с косметическими средствами, выбрал мягкий розоватый жирный карандаш. Он не мог добиться того, чтобы обесцвечивание исчезло полностью, но он мог изменить цвет, сделав его одинаковым с окружавшими тканями. Он также убрал бледность вокруг внутренней части губ, ликвидируя еще один намек на удушение.
Глаза смотрели невидящим взглядом, Глай закрыл их. Он массировал искаженное лицо, пока оно не расслабилось, принимая почти умиротворенное выражение. Затем он придал телу положение мирного сна и поправил покрывала кровати.
Незначительное, навязчивое сомнение возникло у него в уме, когда он отходил от постели. Это было сомнение человека, склонного к педантизму, который всегда чувствовал, что пропущена какая-то мелкая, но важная деталь. Он спускался вниз по верхнему пролету лестницы, когда увидел, как из буфетной появился телохранитель с подносом, на котором стоял фарфоровый чайник.
