Олесь Донченко - Карафуто
Из-под ноги сорвался камень и покатился вниз. Набирая разгон, он запрыгал, загудел, захватывая по дороге другие камни, и уже лавиной с шумом понесся отвесными склонами горы. Таежное эхо в разных концах повторило гул и грохот, и уже где-то далеко-далеко, на краю земли, замерло: тах, тах, тах…
Володя начал осторожно спускаться. Оказалось, что это намного сложнее и труднее, чем восходить на гору. Мелкие камешки то и дело срывались вниз, деревянные башмаки скользили. Уголь и пепел ссыпались от прикосновенья и запорашивали глаза.
Поскользнувшись, Володя упал. Он успел схватиться за молодую елку, но она сломалась, и он посунулся по крутому склону.
Вокруг еще скатывались мелкие камни, но Володя почувствовал, что оказался на твердой почве. Осторожно раскрыл засыпанные пылью глаза и осмотрелся. Он лежал на небольшой площадке между двумя молодыми соснами.
Тогда он подполз к краю площадки и посмотрел на склон. Далеко внизу, где начиналась долина, паслась кабарга. Кричала сойка, яркие дятлы перелетали со ствола на ствол.
И неожиданно, словно в природе случилась какое-то изменение, испуганно разлетелись дятлы, куда-то спряталась сойка, кабарга, подняв уши, тенью мелькнула в чащу.
Юноша начал искать то, что нарушило таежный покой, и сразу встретился лицом к лицу с острыми черными глазами, пристально следящими за ним из-за груды камней. Убедившись, что его убежище обнаружено, неизвестный появился на склоне сопки. Володя сразу увидел, что это не японец. Неизвестный был смуглявый мужчина с черной красивой бородой. Он очень похож был на обыкновенного русского колхозника. В руках он держал двустволку, возле пояса болтались несколько забитых рябчиков.
С минуту он стоял неподвижно, будто взвешивая, как ему поступить дальше, а потом медленно пошел склоном вверх.
«Это охотник, — подумал Володя. — Кажется, пока что мне не угрожает опасность».
Охотник поднялся на площадку и снова остановился.
— Кто ты? — спросил Володя.
— А ты кто? Уруси?
— Именно так, — кивнул Володя головой.
— Японцы ходили, японцы искали уруси, — тут же сказал, покачав головой, неизвестный.
Заметив, что Володя встревожился, он успокоил:
— Нет японцы. Далеко японцы…
Он махнул рукой в даль. Неожиданно Володя догадался:
— Ты — аинец?
— Айно, айно, — весело залопотал охотник.
Этот человек действительно принадлежал к немногочисленному народу, живущему на юге Сахалина.
На ломанном русском языке аинец рассказывал:
— Белку добыл — японец шкурку забрал. Медведя добыл — японцу дай. Много японов пришел и очень бил. Женщину японец забрал…
Долго рассказывал охотник и с каждой минутой только и слышалось: «японец бил», «японец забрал». В конце концов аинец спросил:
— Твой убегает японцы? Я знаю — твой убегает. Японцы поймает тебя, бух-бух, как рябчик.
Прощаясь, охотник указал Володе направление:
— Туда твой ходи!
Он лег на живот и пополз, показывая, как надо Володе переходить границу.
Потом они разошлись: Володя на север, аинец на юг. Охотник дал юноше часть дичи и коробочку спичек. Теперь Володя не боялся голода.
Граница была близко. Перебредя через реку, юноша пошел краем таежной долины. Скоро он почувствовал за собой быстрые шаги и снова увидел аинца, настигавшего его. Охотник был мокрый от быстрого бега, запыхавшийся.
Он протянул Володе тряпку с большим когтем зверя…
— Медведь, коготь… — сказал аинец. — Прошлой зимой добыл. С собой ношу. Счастье дает.
— Не надо, не надо, — замахал руками Володя.
Охотник замотал головой.
— Не твой, не твой, уруский большевик дай! Если японец бьет айна, японец говорит: «ты — уруси большевик! ты — уруси большевик»! И теперь айно знают, что уруси большевик очень хороший люди!
Володя понял, что не взять сейчас талисман — значит тяжело обидеть охотника. Он спрятал подарок в карман штанов, поблагодарил, и снова двое людей, встретившихся в тайге, разошлись в разные стороны.
ШХУНА «НИККА-МАРУ»
Еще три дня пробирался Володя через тайгу, а потом тайга вдруг кончилась, пошли низкорослые елки, низенькие кусты, мягкий мох и кочки. Вдали Володя услышал неясный гул и сразу узнал его: это был морской прибой!
Крайне сбитый с толку он теперь почти побежал, прыгая с кочки на кочку, ему хотелось скорее убедиться, что он ошибся. Но нет, это действительно было море. И вот Володя издали увидел его — сизую полосу прибрежных бурунов, и ясно различил его рев.
Свежий ветер с шумом пролетел навстречу, и на губах юноша ощутил холодные соленые капли. А может, это лишь показалось, может, никаких капель не было, но море, настоящее море гудело вдали и с каждым шагом приближалось.
Володя теперь уже бежал, задыхаясь, ветер наполнял его легкие. Но он все еще не верил своим глазам.
Остановился лишь в нескольких шагах от моря. Высокие волны с ревом разбивались о камень, стена соленых брызг поднималась вверх, рассыпалась, а на их месте уже вырастала новая стена, новые буруны расшибались о камень, пена клубилась и шипела. Иногда волны перекатывались через каменные валуны и заливали низкий берег.
Как же могло случиться, что юноша вместо границы вышел к морю?
Это вышло вполне случайно, это была ошибка. Размышляя над этим, Володя понял, что сам во всем виноват. Он сбился с правильного пути. После встречи с аинцем он был убежден, что до границы рукой подать. Это, в самом деле, было так, но Володя перестал проверять правильность выбранного направления. Он просто шел вперед и вперед, не замечая, что, вместо севера, давно уже идет на восток.
Володя молча стоял на берегу. Перед ним бурлило неприветливое море, а вокруг простиралась пустынная равнина, покрытая вечерней мглой. Ничто на этих суровых уединенных берегах не указывало на присутствие человеческого жилья. Ни огонька, ни звука. Только море ревело, и еще, как казалось Володе, иногда где-то кричала неизвестная птица. Может, то была сова, может, чайка скулила спросонок на приморской скале.
Тоска медленно сжала сердце. На этом берегу можно было по-настоящему понять, что такое одиночество.
Ветер крепчал. Удары бурунов так часто следовали один за другим, что звук их ударов сливался в один протяжный звук.
И вот где-то далеко в море, может, за тысячу мыль, неожиданно выплыл из тьмы огонь. Он был оранжевый и холодный. Прошло несколько минут, пока Володя понял, что это восходит месяц. Огромный медно-красный жернов выкатился из морской бездны. Дрожащая оранжево-золотая дорога осветила неистовые пенистые буруны, но по бокам этой широкой месячной полосы море теперь казалось еще более черным.
