От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов
А ещё этот «корабельный нос» из искусанной ветрами и дождями поверхностной породы был красив пробивающимися островками травы и разноцветными камешками, на которых баловалось лучами готовое к закату солнце. Камешки весело отбрасывали в стороны солнечные блики голубого, красноватого и совершенного золотого цвета.
– Это что, золото, что ли? – крикнул я Евгению. Он шел, похожий на маленький квадратный гусеничный трактор, волоча за собой, как борону, носилки.
– Блестит шибко? – он резко свернул, бросил носилки и за несколько прыжков долетел до откоса, блестящего радужно от фантазий солнечных брызг.
– Вот, смотри! – смеялся он и выковыривал пальцами золотые маленькие и крупные самородки. – Счастливый старатель на пороге безмятежной жизни с запасом золота как у процветающей страны.
Женя натолкал в карманы «самородки», несколько штук зажал в кулаки, скатился как колобок вниз и бросил мне к ногам «золото» из кулаков и карманов.
– Эх, было бы это золото! – простонал он. – То мы бы, Стасик, рвали бы сейчас на себе волосы и проклинали судьбу за то, что она, собака, подложила нам такую толстую свинью. Ну, куда бы мы с этим пятью килограммами золота взлетели? Не выше зоновской вышки с автоматчиками по периметру. Нельзя у нас простым дядькам и теткам иметь столько средств для шикарной жизни. Закон не пускает. Дольше недели мы бы с таким чудесным запасом не протянули. Потом нас либо грохнули бы при подпольном обмене его на деньги, либо стуканули бы на нас честные советские обыватели в органы. И, один пёс, ни золота не осталось бы после органов, ни денег, ни свободы.
– А чего тогда ты его сюда притащил? – я стал раздражаться, чего и сам не любил.
– Да откуда тут золото!? – серьёзно сказал Женя, сгрёб камни в кучку и засыпал сверху песком. – Будь здесь золото, нас и за пять километров сюда не пустили бы. Всё бы вокруг в «колючке» было, и в табличках «Запретная зона. Хода нет». Это, Стасик, пирит. Обычный, блестящий точь-в-точь как золото, камень, нарост на породе. Пирит. Ценность у него как вон у той гальки с берега. Но смотрится.
Он выкопал из песка один камень, подул на него со всех сторон, дал мне.
– На, подержи. Но долго с ним не ходи, никому не показывай. И когда поедешь домой, то с собой его не бери. Придурков по дороге встретишь не один раз. Увидят, точно подумают, что золото. А с этого момента ты уже не Стасик, а потенциальная жертва в лучшем случае. В худшем – труп.
Я вспомнил, что мне попадались эти пириты в отвалах-«хвостах» после взрывов на открытых разработках железной руды. На нашем Соколовско – Сарбайском горно-обогатительном комбинате в городе Рудном под Кустанаем. Мы с друзьями ходили после взрывов в карьеры искать камешки граната, рубины, цеолиты и пластинки красивейшего агата. На пирит просто никто не обращал внимания. Не было в Кустанае никогда «золотой лихорадки». Зато из рубина и граната местные умельцы из бывших зеков такие вставки в перстни делали, такие гранили бусы, что любовь, которая была почти у всех, эти штучки сильно укрепляли.
Потом мы пошли за поворот, руками нагребли в носилки глины доверху и двинулись обратно, прогибая землю, погружая туфли целиком в мягкий песок и качаясь в такт неровному шагу.
– Рыбу сейчас в глине будем запекать! – кричал Женя, потому, что шел первым и оборачиваться не мог. – Рыба в глиняном футляре, хоть в костре её жарь, хоть на листе железном, получается вкуса необыкновенного. Ты такой не ел. Точно говорю!
– Точно говоришь. Не ел, – тоже закричал я, поскольку ветер дул встречный и тихие слова сносил сразу тебе же за спину. Есть я хотел почему-то очень сильно и вполне мог бы сейчас употребить рыбу прямо с кукана, а глиной закусить отдельно.
У костра, горевшего бодро и гордо, и поднимавшего над собой пламенные флаги, толпилась вся ватага и два «речных волка» с трамвайчика: капитан и рулевой. Все они, похоже, уже неплохо выпили водки, а потому быстро перемещались, суетились, матерились ласково и готовили стол к расправе над разными продуктами. Один Пахлавон водкой не угощался никогда, а потому сидел в сторонке и бросал издали в костер плоские дощечки, плавно уклоняясь от свистящих мимо него желто-розовых искр.
Вечер наваливался темным и душным своим телом на берег и, казалось, тоже очень хотел рыбы, запеченной в глине.
Само рыбное пиршество не просит подробного изложения в ярких, сочных, вышибающих из читателя голодную слюну красках. На ватаге рыба, запеченная в глине – продукт обыденный. Делают его и едят без пафоса, восклицательных слов и гурманских причитаний. Поэтому только краткое описание неведомого многим читателям процесса я допускаю.
Рыбу чистят и потрошат, маринуют, во вспоротое брюхо заталкивают чеснок, лук, перец и соль. Иногда несколько тонких ломтиков картошки. Потом разведенную водой до состояния хорошо размятого пластилина глину лепят на рыбу довольно толстым слоем. Сантиметровым примерно. И готовят двумя способами. Или кладут этот длинный глиняный ком прямо в костер, или на костёр сначала бросают лист миллиметрового железа, а на него, как на противень, рыбу в глине. По вкусу разницы почти нет. Глина в костре обжигается и становится почти фаянсом. Её достают из костра двумя кусками арматуры, кладут на алюминиевую миску и той же арматурой фаянс раскалывают. Сок стекает в миску, потрясая невыразимым словами ароматом всё живое в радиусе километра, включая, по-моему, и плавающую пока рыбу в реке.
Соком этим запивают рыбу, которая употребляется целиком. Кости, хребет и плавники в раскаленной глине распариваются так, что напоминают желе и, собственно, кроме кусков глины после ужина и выбрасывать-то нечего. На железе глину часто переворачивают, и ждут, когда она станет красной. Потом её тоже раскалывают над миской. Сока меньше, рыба суше, кости тверже. Но и её едят без отходов. Этот вариант, конечно, на любителя.
Поужинали мы как короли. Нет, как тузы бубновые. И силы, ещё до еды бодро шевелящиеся в мускулатуре, сникли, стихли и повяли как нежные розы от первых заморозков. Те, кто до ужина выпил два раза по сто пятьдесят «столичной», расквасились окончательно и стали походить на здоровенные
