Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
Садык и Хассан учились в тех же школах, что все мальчики, и преподаваемые науки были достаточно убедительны, чтобы друзья потеряли интерес к проблеме существования бога. Но они были готовы исполнять самые стеснительные обряды религии и ненавидели антирелигиозную пропаганду.
Об исламе нужно тактично молчать, как будто бы с ним покончено, как будто бы его совсем нет. Пусть ислам остается в тени, пусть пишут о чем угодно: о колхозах, заводах, каналах… Но только не о религии! Пока жив ислам — жива надежда…
Исмаилов и Хамидов считали себя просвещенными и исторически мыслящими людьми. Личный атеизм не мешал им. Примером для них был видный деятель младоаллакендской партии первой четверти столетия Абу-Фитрид. Разве такой человек мог верить в бога? Нет, конечно. Но в разгар революции кто, как не он, обратился к последнему эмиру, так прославляя Аллакенд:
«Солнце образования, дом науки, аудитория познания для всего мира».
Когда Аллакенд был полон учеными ислама и их учениками, торговля кипела и легко завязывались связи со всем миром. Ислам особенно хорошо утверждал право каждого на неограниченное обогащение. Не было религии лучше ислама, чтобы держать простой народ в повиновении.
Шариат предписывает брать с человека тем меньше налогов, чем он богаче. В эмирате владелец сорока баранов платил зякет ценой одного барана, а владелец четырех тысяч платил зякет только в сорок баранов, а не в сто. Ислам мудро поддерживает богатство!..
Исмаилов глубоко уважал себя за способности и знания — у него были развитые вкусы и широкие потребности. И с него, с директора, вычитают налоги в большей сумме, чем с ничтожной уборщицы и с других его подчиненных! И получает он только в четыре раза больше уборщицы, а должен был бы получать в сто раз больше. С этим нельзя примириться никогда! Каждый раз, подписывая ведомость заработной платы, Исмаилов внутренне возмущался несправедливостью.
— Да, плохо, — мрачно сказал Исмаилов. — Вот вам узбеки, бывшие мусульмане! За примером ходить недалеко. Вот он, сын раба Мослим. Вот сын нищего без имени Мохаммед-Рахим, воображающий себя умным. Сколько их, будь они прокляты! Они восстановили одних узбеков против других, расшатали основы нашей жизни, развратили узбеков. Расшатав ислам, они подорвали самые основы жизни узбекского народа.
Отец Исмаилова был одним из третьеразрядных многочисленных и полуголодных чиновников эмира, питался объедками двора и ползал на животе перед каждым. Зато иной раз и его удостаивали приказанием прочесть народу приговор главного судьи — казни-каляна, — и тогда мирза Исмаил, раздувшись от гордости, в расшитом халате и высокой чалме, присутствовал при совершении казни. Костюм неудобный, но следует показаться народу в величественном виде. Отец Хамидова был мелким даргой — сборщиком базарного налога, но и его руки не знали иного труда, кроме счета денег. Сыновья родились слишком поздно, чтобы видеть «величие» отцов, но их память бережно хранит хвастливые рассказы.
IV
Невеселые разговоры и еще более мрачные мысли испортили настроение Исмаилова. Хамидов еще о чем-то болтал, но хозяину уже надоело его слушать. Очевидно, он недослышал, и у Хассана нет никаких особых сообщений. Пора спать… Но Хассан вдруг еще больше понизил голос, и это пробудило уставшее внимание Садыка.
Хассан шептал:
— Наконец-то пришел тот человек, оттуда… Он здесь. Он сидит у тебя внизу.
Исмаилов не понял. Какой человек? Почему Хамидов кого-то привел и не сказал об этом сразу?
Хамидов продолжал шептать:
— Я ждал, пока совсем стемнеет, чтобы твои соседи не смогли его случайно увидеть через стену. У меня неудобно, большой общий двор, ты знаешь. Ему будет лучше жить у тебя, к тебе никто не ходит. Сейчас я его приведу.
Исмаилов сообразил, что это за гость. Внезапно его начала бить мелкая дрожь. Он приподнялся, пытаясь схватить руку Хассана, но того уже не было.
Заскрипели ступеньки ведущей со двора лестницы. Их знакомый звук казался Исмаилову очень громким. Кто-то сел перед ним на корточки. Затарахтели спички в коробке, и вспыхнувший огонек осветил согнутые ладони рук. На секунду свет ударил Исмаилову в лицо и заставил его прищуриться. Спичка погасла, и на ее месте остался красный огонек папиросы. Незнакомый голос произнес:
— Мир тебе, мусульманин.
— Тебе мир, — автоматически ответил Исмаилов. «Хамидов мог бы предупредить заранее. Хорошо, что темно…»
Три головы сблизились. Пришелец дышал густой смесью лука и табака. Он говорил таким низким и глухим голосом, что в трех шагах ничего нельзя было бы разобрать:
— Правоверные, близится торжество. Коммунисты осуждены погибнуть в страшной резне, и ад переполнится их телами. Могучие американцы помогают нам. Они дают деньги и оружие. Они обучают мусульман способам борьбы против коварных коммунистов.
Незнакомец перевел дыхание и продолжал:
— Добрые вести. Новые бури идут на русских. Я сам видел знаменитого ревнителя веры Сеида-Али. Заключен новый добродетельный союз. Скоро меч выйдет из ножен. Но бойтесь опоздать. Проявивший малое усердие застанет жатву убранной другими, и ему не достанется ни колоса…
Гость говорил не спеша. Его речь, наполненная заимствованными из корана образами, успокаивала и внушала доверие. Он, без сомнения, фанатик, твердый и надежный. Исмаилов успел прийти в себя.
Месяца два тому назад, кажется в начале мая, Хамидов принес дошедшее долгим и извилистым путем сообщение: «Ждите гостя из-за рубежа». Бывали и раньше такие вести, но никто не приходил, хотя Хамидов и писал на уцелевшей от его кирки колонне мечети-хонако, неподалеку от входа в город, условные слова и знак из двадцати пяти черточек, расположенных в пять рядов…
Исмаилов умел, меняя почерк, мелко исписывать листки тонкой бумаги, наполняя их сведениями о жизни города, о движении самолетов, поездов, грузов, о воинских частях. Директор торговой организации бывает в курсе многого, многое знает, о многом догадывается. Доверяя своей счастливой судьбе и ловкости друга, он передавал листки Хамидову для пересылки.
Отнюдь не расчеты на денежное вознаграждение руководили Исмаиловым. Честолюбец метил далеко, он хотел, чтобы когда-нибудь его имя было произнесено громко и его деятельность награждена высоким постом.
Чего же еще хотят от него? Разве недостаточны его заслуги перед любым будущим правительством? Неужели он еще должен скрывать этого человека и подвергаться непосредственной смертельной опасности?
