Ирина Сергиевская - Искатель. 1989. Выпуск №1
— Обыск Гайдаленок решил пока не делать.
— Почему?
— Об этом ты лучше у него спрашивай. Это его право, он ни перед кем отчитываться не обязан.
Сокольников находился в растерянности. И по закону и по ситуации обыск был совершенно необходим. Чего же тут решать? Он так и сказал Трошину.
Тот задумался ненадолго и с улыбкой объяснил:
— Ты же сам говоришь, что она заранее готовилась. Какой же тогда смысл в обыске? Все равно ничего не найдем. Может, напротив, целесообразней не торопиться? Пусть она успокоится.
— Я бы с ней все-таки еще поработал, — упрямо сказал Сокольников.
— Не нужно. — Тон Трошина был непререкаем. — Заканчивай.
Удивление Сокольникова росло. Он не понимал, почему Трошин так скоро потерял интерес к делу.
— Может, все-таки…
Но Трошину надоело полемизировать.
— Хватит, поговорили, — с досадой сказал он. — Делай, что тебе велят. Не нужно никакой самостоятельности. Расследование ведет Гайдаленок, а не ты.
Сокольников обиделся.
— Пожалуйста. Поступайте как знаете.
Расписываясь в протоколе, авторучку Ольга Аркадьевна держала словно ликерную рюмку, — кокетливо отставив мизинчик. Может, потому подпись у нее выходила кругленькая, с завитушками, как зефирина. Последняя улыбка и перестук каблучков. Ушла.
Как ни в чем не бывало Трошин уселся на свое место и принялся разбирать бумаги. Но Сокольников долго молчать сейчас был не способен.
— Ну, чем теперь займемся?
Звучало в его тоне недовольство и открытый вызов. Однако Трошин пропустил этот вызов мимо ушей.
— Теперь? Занимайся своими делами. Что у тебя с заявлением по универмагу?
— Все в порядке. Осталось троих опросить… С Азаркиной-то как дальше?
— Да никак, — равнодушно пожал плечами Трошин. — Наша работа закончилась, дело у следователя.
— А четыре монеты, которые мы так и не нашли?
— Пускай Гайдаленок сам с этим разбирается.
— Ты Костину докладывал? — не отставал Сокольников.
Трошин со стуком положил на стол шариковый карандаш. Он немедленно покатился под незаметный уклон, громко и неприятно тарахтя гранями.
— Все, кому положено, обо всем знают, — раздраженно сказал он. — Есть очень ценное правило: не высовывайся, пока не спросят. Ты понял?
И перед самым падением успел подхватить карандаш.
— Нет, — упрямо произнес Сокольников.
— В общем, это неважно. Но я все-таки тебе объясню. Есть мнение: в данном случае не нужно перегибать палку.
— Чье мнение?
— Это тоже неважно. Руководства.
— Костина?
— Не Костина. Повыше.
— А все-таки?
— Какая разница! Есть мнение руководства, а это мнение нам полагается уважать.
— Даже если оно противоречит закону?
Трошин глубоко вздохнул, откинулся на стуле, а ноги вытянул так далеко под стол, что Сокольникову сделались видны с другой стороны светлые каучуковые подошвы его ботинок.
— Слушай, Сокольников, ты прикидываешься или на самом деле такой? Никаких противоречий не будет. Это во-первых. А во-вторых, если, конечно, ты собираешься работать здесь дальше, не суетись. Искренний совет. Все хорошо, когда к месту. За Ольгу просили очень солидные люди. Учесть все обстоятельства, разобраться…
— Которых она отоваривала, как я понимаю.
— В ее магазине, — спокойно объяснил Трошин, — заказы получаем не только мы. Исполком и райком тоже. А может, и кто еще повыше. Так что делай выводы. Сверху позвонили и попросили: разобраться как следует. Не перегибать. Умному все понятно.
— Хотел бы я знать, откуда эти большие люди обо всем узнали… Кто конкретно позвонил, ты можешь сказать?
— Какая тебе разница, господи! — Сокольников раздражал Трошина все больше. — Тот, чьи просьбы следует учитывать и выполнять.
— А если не учитывать?
— Тогда, как говорится, ищите работу. Знаешь, Сокольников, мне это уже надоело. Что за детский сад?!
Он помолчал немного, потом заговорил тоном ниже.
— Думаешь, мне все это нравится? Но нужно быть немного дипломатом, я же тебе объяснил. Это никогда не вредно. Вообще Ольга — баба неплохая. Я ее знаю давно. Конечно, свой приварок она имеет — а кто его не имеет в торговле? Но не рвет, не наглеет. Это я тебе точно говорю. В пределах естественной убыли. Ну, случилось с ней такое. Даже если и взяла она эти монеты на зубы (в чем я лично сомневаюсь), что же, сразу ее запихивать в тюрьму? Это по-человечески неправильно. Другой вопрос: оснований действительно маловато. Откажется Азаркина от своих показаний — и все. Нет проблем.
— С какой стати ей отказываться?
— Откажется, — уверенно сказал Трошин. — Не сомневайся.
Его уверенность неприятно поразила Сокольникова. Не хотелось ему думать о Надежде как о безвольной кукле, которой вертят как вздумается люди и обстоятельства.
— Конечно, нужно немного постараться, чтобы отказалась, — многозначительно добавил Трошин. — А что делать!
Фраза эта заставила Сокольникова снова вскинуться.
— Что значит — постараться?
— Поработать с ней, — флегматично пояснил Трошин, не замечая волнения Сокольникова. — Дипломатично, по-умному объяснить что к чему.
— Это Гайдаленок станет объяснять?
— В общем, это его дела, — уклончиво сказал Трошин.
— А как же Азаркин? — вспомнил Сокольников. — Есть ведь еще его показания. И заявление.
— С этим все в порядке. Ольга с ним уже прекрасно поладила.
Трошин подмигнул и по-особому, со смыслом усмехнулся. Сокольников понял его ухмылку по-своему.
— Она? С этим-то алкашом!
— О чем ты? Да нет, конечно. С ним договориться несложно. Ну, пообещала ему сотню, две — я при их беседе не присутствовал. А в итоге он сейчас сидит у Гайдаленка и вносит необходимые уточнения.
— Какие, например?
— Например, что никаких монет не было. Был только разговор. Да и то абстрактный. А он-де несколько погорячился и решил, что разговор действительно закончился сделкой.
— Как все, оказывается, просто, — с горечью сказал Сокольников.
— Несложно, — согласился Трошин. В голосе его сейчас появились нотки снисходительности. — Этому Викторов тебя не учил? Напрасно. Многое в нашей работе состоит из таких вот неуловимых нюансов. Нужно только их чувствовать…
Он принялся обстоятельно развивать свою мысль, а Сокольников молча слушал, совершенно подавленный этой странной логикой неписаных законов, которые теперь, стало быть, определяли его жизнь. Он слушал тихо, не возражал, и Трошин, все более входя в роль мудрого и опытного наставника, воспринимал это как признак обращения.
