Николай Далекий - Не открывая лица
— А как же вам удалось сохранить эту… реликвию? Ведь советские люди почти все поголовно безбожники?
Лицо Эльзы вспыхнуло от едва сдерживаемого негодования.
— У вас есть дети, господин обер-лейтенант? — сухо спросила она у гестаповца.
— Сын. Восемь лет.
— Если ваш восьмилетний сын останется сиротой, я убеждена, что он при всех условиях сумеет сберечь у себя какую-либо мелочь, одну-единственную памятку о своих дорогих родителях.
Это прозвучало, как хлесткая пощечина. На землистых щеках гестаповца проступил слабый румянец.
— Да, мы прекрасно понимаем… — сказал майор, поспешивший замять нетактичность гестаповца. — Об этом тяжело рассказывать… Но что было с вами потом, после смерти матери?
— До пятнадцати лет я воспитывалась в детдоме. Это — приют. Не скажу плохого. В приюте мне было хорошо. Но, находясь только среди русских, занимаясь в русской школе, я начала забывать родной язык. На мое горе, в нашей школе с пятого класса преподавали не немецкий, а французский язык. Я почему-то питала к этому языку непреодолимое отвращение. Затем я поступила в ремесленное училище и через два года стала портнихой. Тут началась война, я вспомнила слова матери: “ты — немка”, и у меня точно выросли крылья.
Уже улыбаясь, Эльза рассказала, как она приехала из Архангельска в Харьков, как для того, чтобы ее не задержали, она под чужой фамилией отправилась вместе с другими советскими женщинами рыть противотанковые рвы и как потом, когда советские войска отступили, она расцеловала первого увиденного ею солдата фюрера. С тех пор она живет и работает в Харькове.
— Конечно, уже под своей собственной фамилией, — добавила Эльза, усмехнувшись.
— А куда вы ездили? — поинтересовался Маурах.
— На родину. Я имею в виду то село, где я родилась. Видите ли, мне рекомендовали туда съездить, чтобы установить, сохранилось ли что-нибудь из недвижимого имущества дедушки, подыскать свидетелей и своевременно заявить о своих правах наследницы.
— И свидетели нашлись? — удивился лейтенант.
— Представьте! Я встретила там человека, хорошо знающего нашу семью. Это тоже был в прошлом богатый крестьянин, но украинец. Некий Редька Панас Петрович. Этот Редька также был раскулачен, затем скрывался, а сейчас вернулся в село, и его выбрали старостой. Чудесный старик! Он встретил меня, как родную дочь. И, поверьте, плакал, вспоминая моего отца, дедушку…
— Карловка, Карловка… — морща лоб, произнес вдруг гестаповец, поглядывая на девушку, и потянулся к стоявшему у изголовья новенькому желтому портфелю. — Странно… Я что-то не припомню такого населенного пункта в этом районе. Посмотрим на карту.
Летчики с явным неодобрением и досадой покосились на обер-лейтенанта — что он пристает к девушке со своими вопросами. Настоящая ищейка. Им уже давно хотелось перевести разговор на более веселую тему.
— Вы не найдете на карте этого названия, господин обер-лейтенант, — мягко улыбнулась Эльза. — Ищите село Колхозное. Пятнадцать километров на юг от станции. Нашли? Это и есть Карловка: село переименовано в 1930 году, в момент коллективизации.
— Но правнучка Карла Неймана не повинна в этом… — с милой улыбкой произнес майор и, незаметно кивнув в сторону гестаповца, подмигнул Эльзе.
— Но ведь и господин обер-лейтенант тоже не виновен, — возразила девушка.
Маурах спрятал карту в портфель.
— Нашел Колхозное. Я просто хотел проверить свою память…
Эльза лукаво посмотрела на него.
— Будем откровенны, господин обер-лейтенант, вы не только проверяли свою память, вы, как это выразиться… немножко не поверили мне. Но, боже упаси, я не в обиде, это так естественно в вашем положении. — Лицо девушки вдруг стало серьезным, почти суровым. — Война еще не кончилась…
И, точно не договорив что-то важное, но и без слов понятное для ее собеседников, Эльза замолчала.
— Нет, я не имею никаких оснований… — блудливо ухмыльнувшись, начал было обер-лейтенант.
— Ну, и вы обнаружили что-либо из имущества дедушки? — бесцеремонно перебил его майор, обращаясь к девушке.
— Да, — ответила Эльза. — Сохранился дом. Там была школа. Сохранилось и здание водяной мельницы. Кроме того. Редька дал мне список крестьян, которые забрали наши вещи, инвентарь, скот, и пообещал после окончания войны заставить их полностью возместить причиненные мне убытки. Он написал свидетельское показание, подписанное еще тремя жителями села. Сейчас я вам покажу этот интересный документ…
Эльза, улыбаясь, не спеша расстегнула верхние крючки полушубка и засунула руку, собираясь достать документы. Вдруг лицо ее слегка побледнело и в глазах отразился испуг. Она торопливо расстегнула все крючки полушубка и стала шарить по подшитым изнутри полотняным карманам. Карманы были пусты.
Не произнося ни звука, Эльза поднялась и, закусив нижнюю губу, озадаченно посмотрела на офицеров, но так, точно в это мгновение их не было в купе.
— Что с вами? Что случилось? — всполошились майор и лейтенант.
Эльза стояла, мучительно стиснув зубы, на щеке ее дергался какой-то маленький мускул, в глазах читалось предчувствие непоправимой беды…
— Они были, были… — прошептала она по-русски, ни к кому не обращаясь. — Они были, когда я приехала на станцию. Я проверяла…
— Вы потеряли документы? — спросил гестаповец, искренне изумленный.
Точно очнувшись, девушка бросила на него свирепый взгляд и сорвала с себя полушубок. Она сперва с силой встряхнула его, затем торопливо и деловито ощупала каждую складку. После этого столь же быстрой и тщательной ревизии подверглась корзинка. Два белых кныша, большой кусок сала, завернутый в чистую холстину, несколько кружков домашней колбасы, банки с медом, флакон духов, зеркальце, пудра и золотой тюбик губной помады, обрывки газет и страницы немецкого иллюстрированного журнала — все это было мгновенно извлечено из корзинки, осмотрено и ощупано руками Эльзы.
Все еще не решаясь поверить своему несчастью, девушка, не обращая внимания на офицеров, села на скамью и, сняв фетровые сапожки, потрясла ими вниз голенищами, словно выливая оттуда воду.
Майор и лейтенант отошли в сторону, чтобы не мешать, и с мрачным сочувствием следили за ее движениями.
Забытый всеми гестаповец сидел в углу у столика. На его запавших висках выступила испарина, рот был слегка приоткрыт, темные глаза потеряли свой блеск. Обер-лейтенант Герман Маурах, опытный следователь гестапо, был поражен, обескуражен и не знал, как ему следует отнестись к тому, что происходило сейчас на его глазах.
23. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
